Филипп Джиан - Вот это поцелуй!

– Ну, что еще известно?

– Ее отец с некоторых пор перестал давать ей деньги. Но, по мнению Крис… ведь ты знаешь Крис… скорее дочь сама не хотела больше брать деньги у отца.

– Да, и принялась ублажать народ в больнице, чтобы заработать какие-то жалкие гроши. Ты не находишь, что это просто восхитительно? Представь себе, во что бы превратил эту историю Бальзак! А Селин или Достоевский?!! Конечно, ее папаша – сволочь, пособник Большого Капитала! Великолепно! А я-то думал, она там щитовидку лечила! Интересно, почему я так считал?

Солнце клонилось к закату, вытягивая свои длинные оранжевые пальцы. Там и сям на газонах кампуса дремали или болтали по мобильникам студенты. Мэри-Джо ждала нас с лазаньей, но Фрэнк настоял, чтобы мы сначала зашли в морг.

– Я не упираюсь. Просто не хочу есть.

– Не хочешь есть? С каких это пор ты не хочешь есть? С каких это пор ты не хочешь лазаньи? Нет, Натан, ты слышишь?

– Я имею право отвести Фрэнка в морг, чтобы выслушать его мнение. Я могу иметь на то свои причины. Ты опять что-то выдумываешь. Уверяю тебя.

– Послушайте… Если дело обстоит именно так, то поставим на этом крест… Если я могу навлечь на кого-нибудь малейшие неприятности, не будем больше об этом. Ничего страшного.

– Да не будет ни у кого никаких неприятностей. Мэри-Джо, ни у кого не будет неприятностей. Напрасно ты беспокоишься. Хотел бы я посмотреть на того, кто мне что-нибудь скажет по этому поводу.

– А я сразу заметил, что тебе это не понравилось. «Ого, – сказал я себе, – да моей малышке Мэри-Джо что-то встало поперек горла».

Внезапно она резко повернулась, бросилась на кухню, и там ее вырвало.

Мы с Фрэнком сидели, вцепившись в подлокотники кресел, готовые броситься на помощь, и ошарашенно смотрели друг на друга. Что происходит? Мы поверить не могли, рты разинули от изумления. Неужто мы действительно слышим эти жуткие звуки рыгания, слышим, как мокрая кашица падает в раковину из нержавейки?

– За десять лет, что мы женаты, у нее ведь даже насморка никогда не было, – выдохнул Фрэнк, когда мы вернулись за стол, где уже стыла лазанья. – Ты видел, чтобы она болела? Чтобы на что-нибудь жаловалась? Мне кажется, она даже не знает, что такое головная боль. Вспомни, в прошлом году все в квартале страдали от поноса из-за того, что пили воду из-под крана. Все, буквально все получили свое, кроме нее. А ведь она пила ее литрами. Ведь правда же? Она же наполняла ею бутылки, чтобы вывести шлаки из организма.

Я действительно помнил эту историю. Уволенные рабочие взорвали свой завод, и какая-то гадость попала в воду. Каждый вечер у нас дома Крис и ее друзья до хрипоты спорили друг с другом об этом происшествии. Когда Крис являлась на кухню за напитками или чтобы наделать еще сэндвичей, она напоминала мне, что это я держусь в стороне от дискуссии, а они были бы мне рады, и опрометью бросалась обратно в гостиную, чтобы не упустить ни одного чертова словечка.

Фрэнк напомнил мне о том стечении обстоятельств, в результате которого я оказался в объятиях Мэри-Джо: его тогда свалили в постель колики, а Крис была занята переустройством мира. Нашу первую ночь мы с Мэри-Джо провели в грузовичке, принадлежавшем местным властям: в нашу задачу входило наблюдение за пикетом забастовщиков. Я был в ярости. Ведь это была не наша работа. Я бесился и начал пить с того момента, как на город опустилась ночь, темная, но невероятно нежная, в такую всякий может потерять голову.

Женщины плакали, мужчины тоже. Мы знали, что они могут привести свои угрозы в исполнение. Мы следили за ними в бинокль. Мы должны были записывать их телефонные переговоры, но по большей части они звонили к себе домой и, подавляя рыдания, спрашивали, легли ли дети спать, умылись ли они перед сном и не слишком ли долго смотрели телевизор. Все знали, что они могут взорвать свой завод, но всем было наплевать.

Так вот, я трахнул эту женщину в униформе. Я сорвал с нее наушники и повалил на пол. У нее были огромные груди и бесформенные трусы, врезавшиеся в ягодицы. Пока я лежал на ней, она ни на мгновение, ни на одну секунду не отвела от меня глаз, не произнесла ни слова. А на следующий день мы вновь занялись этим делом, и тут-то все и взлетело на воздух, а решетка ограды этого предприятия перелетела через улицу и грохнулась на наш грузовичок. Вот так все и началось. Кованую железную решетку пронесло по темному небу в тот момент, когда два офицера полиции со спущенными до щиколоток штанами открывали для себя первобытный секс. Не прошло и двух дней, как Фрэнк слег, попив загрязненной воды, а Крис превратила наше жилище в бункер леваков и даже не заметила, что я там больше Не ночую. Да, я всезнайка. Все знаю про тот период. Можно задать мне любой вопрос насчет того, какие механизмы были запущены в тот момент. Я первый этому удивляюсь.

Фрэнк стал чистить раковину, в то время как я подогревал лазанью, но есть нам уже расхотелось.

– Это было безнравственно, как ты полагаешь? Безнравственно, ведь правда? Лучше бы мне было сдержаться. Я повел себя как придурок, попробуй только возразить! Просто безнравственно. Эта потребность выставить член и склониться над ней. Нет, ты видел что-нибудь подобное? Я был отвратителен! Тебя это не шокировало?

– А почему это должно было меня шокировать? Разве это было не то, чего ты хотел?

– Конечно. Но тебя, как я посмотрю, ничто больше не удивляет. В тебе больше нет прежней свежести восприятия, способности к быстрой реакции. Признай это.

– А это важно?

– Важно ли это? По-моему, это не мешает торговать сосисками на углу улицы. Заметь, и делать эти сосиски – тоже.

Я дождалась, пока Натан уйдет, чтобы встать. Отправилась в ванную взглянуть на себя – благодарю тебя, Господи, за то испытание, которому ты меня подверг, благодарю тысячу раз, благодарю за то, что бросил на меня свой взгляд.

В желудке у меня урчало. Все тело было потное. Получилось! Даже ночная рубашка была мокрая… Еще немного, и я расплачусь.

Фрэнк поднял глаза от кипы бумаг, когда я прошла через гостиную.

– Все в порядке. Мне не хочется об этом творить, – сказала я.

Я пошла на кухню и выпила целую бутылку минералки. Села. И вдруг почувствовала уныние.

Перечитав инструкцию, я обнаружила, что почти втрое превысила рекомендованную дозу. И что с того? Не надо было этого делать? А что еще я могла? Сжечь весь этот жир из огнеметов, начиная с бедер, потом вырубить топором жировые складки и срезать ножом отвислые щеки? Как же мне все осточертело!

Все эти хитрые средства вдобавок стоили бешеных денег. Они вредили мне. Да я бы поубивала мерзавцев, которые стояли за всей этой индустрией! Я вовсе не шучу. Поубивала бы всех с удовольствием. Я не позволю себя всю жизнь облапошивать! Ни за что! Мне тридцать два года, и, честно говоря, моему терпению приходит конец. Я сыта по горло!