Филипп Джиан - Вот это поцелуй!

Визиты к Мэри-Джо нагоняют на меня тоску.

С тех пор как она открыла один глаз (второй у нее заплыл и плотно закрыт, а челюсть собрана из осколков), я угоняю только машины с откидывающимся верхом. Мне необходим свежий воздух. А если я нахожу в бардачке сигару, то уже чувствую себя лучше. Мне необходимо расслабляться.

Фрэнк рассказал мне, что Мэри-Джо в лучшем случае проведет остаток своих дней в инвалидном кресле, так как пострадал спинной мозг.

Я поцеловал Мэри-Джо руку, потом коснулся губами ее лба.

Фрэнк сказал, что, по его мнению, она нас не слышит. Он и сам выглядел совершенно потерянным. И во всех этих страданиях, во всех этих несчастьях, во всех этих ужасах, что обрушились на нас, был повинен Пол Бреннен, да, так или иначе, прямо или косвенно, именно ой, Пол Бреннен, был им причиной.

Я изложил свою точку зрения Фрэнку. Он поразмыслил над этим и признал, что если рассматривать случившееся под таким углом, то я где-то прав.

Обычно я старался устроить все так, чтобы в полдень перекусить с Фрэнком. Он был еще не слишком бодр, а его студенты разъехались на каникулы. Но я часто находил его в аудитории; он сидел за столом и всегда был погружен в чтение.

Я дал ему один написанный мной текст. Это был детектив, и выбор жанра меня беспокоил с самого начала.

– Это называется идти на риск, – говорил он мне. – Если ты не готов рисковать, остановись. Не заставляй меня понапрасну тратить время.

Ему легко было так говорить! А я ведь себе просто голову сломал, чтобы написать что-то стоящее. Но когда речь идет о литературе, с Фрэнком шутки плохи.

– Ты начал с того, что понял, как плохо то, что ты писал. Прямо-таки из рук вон, следует признать. Не стоило бы тебе говорить такое, но это хорошее начало. И другого пути нет. Когда человек понимает, что ничего не стоит, – это уже большой шаг вперед. Ты этот шаг сделал. Не знаю уж, каким чудом, но сделал. Впрочем, это не означает, что ты ушел далеко. Часть пути, которую ты преодолел, ничтожно мала…

Он смотрел мне прямо в глаза. Большую часть времени мы проводили на скамейке, надев темные очки, с сэндвичами и банками кока-колы, а птички стайкой вертелись у наших ног и прыгали рядом в траве. Все вокруг – деревья, фасады – было залито светом. Людей там тоже хватало. На велосипедах, на роликах, на скейтбордах, одни дремали, другие флиртовали и влюблялись; были тут и злые, и те, кто замышлял преступление, и те, кто просто ждал встречи, – короче говоря, на любой вкус. Я наблюдал за ними. А что они, эти люди, думали о жанре детектива? Фрэнк смотрел на меня в упор, и сквозь темные стекла мне все равно был виден жутковатый блеск его глаз.

– Ты находишься пока что в самом низу, – говорил он. – Дорога теряется в таких высях, которые ты и представить себе не можешь. Но ты их увидишь… да, возможно, однажды ты их увидишь… От души тебе этого желаю. Ну а пока что ты мне тут голову морочишь? Хочешь сказать, что сдрейфил? Тебя волнует, что о тебе подумают?

Не самого мягкого преподавателя я выбрал себе в наставники…

– Нет в литературе плохих жанров, есть только плохие писатели…

Вот гад! Он подвергал этим пыткам несколько поколений студентов! Дрянь такая! Ну что можно было сказать ему в ответ?

– Струсить – худшее, что может случиться с писателем. Струсить, Натан, – значит признать себя побежденным.

У меня отвисла челюсть.

Я вновь задумался над его словами вечером, когда преследовал Пола Бреннена. Стоя в пробках, я снова и снова просматривал свои записи и прокручивал в голове все, чему меня учил Фрэнк.

Практически все время он проводил у постели Мэри-Джо, кроме тех часов, что уделял мне.

– Мы с ней переедем отсюда, – сказал он мне. – Надо будет найти что-то более для нас подходящее. На первом этаже, так будет намного удобнее…

И тут я увидел, что глаз Мэри-Джо пристально уставился на меня, и ощутил безумное желание сейчас же, сию минуту убить Пола Бреннена!

То же самое было со мной и в тот день, когда я сопровождал Крис на могилу Вольфа. Я держался поодаль, как она меня попросила сухим тоном, на что я нисколько не обиделся. У меня достаточно времени в запасе. Я страстно ненавижу Пола Бреннена. Я тоже принес цветы на могилу. Я должен был бы испытывать удовлетворение от сознания того, что Вольф в могиле, но, странное дело, не испытывал. Это было похоже на победу, засчитанную при неявке соперника… К тому же не знаю, победа ли это. Еще слишком рано было об этом говорить.

– Еще слишком рано, Паула. Потерпи еще немного, бога ради!

Она сосет у меня. Я не остаюсь в долгу. Ублажаем друг друга по очереди. Однако я хорошо понимаю, что мы не сможем продолжать в том же духе долго, даже если это помогает сдерживаться. Ее терпению есть предел.

Желание убить Пола Бреннена охватывает меня, по многу раз на дню. У меня есть тысячи причин желать этого. Ведь он вторгается в мою жизнь на каждом шагу. И все мне во вред!

И однажды вечером вот как все произошло.

Он покинул офис очень поздно. Два долгих часа я подкарауливал его, пререкаясь с Паулой, дожидавшейся меня в залах какого-то вернисажа на другом конце города. Я пытался напомнить ей, что я – полицейский и что у меня ненормированный рабочий день.

– Паула, послушай, тебе придется к этому привыкнуть. Если даже мы будем заниматься любовью, это ничего не изменит. Это здесь совершенно ни при чем. Я – полицейский, ты же знаешь. Будь я, ну, не знаю, работником газовой компании, было бы совсем другое дело.

По ее голосу я мог судить, что она уже что-то приняла, интересно знать, какую дрянь. Она мне сказала, что это моя вина. Потому что ей без меня скучно. Я слышал в трубке музыку и голоса полудюжины личностей, крутившихся вокруг Паулы.

– Так тебе и надо! – заявила она. – Лучшего ты не заслуживаешь.

Я сдержался. Стиснул зубы и ударил кулаком по обитому кожей потолку огромного «мерседеса»-купе, подвернувшегося мне в тот вечер под руку, но сделал над собой усилие и попытался поставить себя на ее место.

– Послушай, Паула. Подумай о том, что я работаю, пока ты развлекаешься. Не забывай об этом. Не надо ничего усложнять. Послушай: если я освобожусь не слишком поздно, то приеду за тобой. Повтори еще раз адрес.

Я строчил план в записной книжке, когда Пол Бреннен вышел из офиса. Сопровождал его этот паршивец Винсент Болти, тот самый, который сломал мне мизинец, когда я всадил ему пулю в икру. Винсент Болти в темном, безупречно сидевшем костюме был в тот вечер при хозяине дежурным телохранителем.

Я прижал мобильник к уху и съежился на сиденье.

– Не говори так, Паула, пожалуйста. Ты прекрасно знаешь, что я тебя хочу. Вот и не говори так! Ты знаешь, что я пережил серьезное потрясение. С тобой такое, кстати, тоже может случиться. Никто от этого не застрахован.