Василий Шепетнёв - Чёрная земля-2 дети Луны

– У вас ко мне вопрос, Корней Петрович?

– Два. Первый – что с телефонами?

– По всему поселку молчат, наверное, на телефонной станции неполадки. Или же просто от того молчат, что весь район за долги без электричества оставили.

– Надолго?

– Как знать, – Виктор Петрович был огорчен. Без электричества и протезировать нельзя, убытки.

– А Фе-Фе… Федор Федорович то есть, нашелся?

– Нет. Но, знаете, учитывая привычки нашего профессора, искать лучше не торопясь. Во всяком случае, искать с милицией. Найдут, а как он мертвецки пьян? И больнице позор, и ему.

В словах Виктора Петровича была сермяжная правда. На улице-то он не лежит, нашли бы уже, а вот у какой-нибудь молодки…

Я покинул кабинет в печали и тревоге. Не понравилось мне исчезновение Алексея Васильевича. Ничего не сказал, взял да и уехал. И потом, как он узнал про сестру? Телефон не работает, электричества нет.

Я пошел домой. Поработал, и будет. Одной переработки с начала месяца вышло часов… – я попытался подсчитать и не смог. Совсем плохая голова. Еще и запуганная.

Одним страхом меньше стало после встречи с Соколовым – тот ехал на велосипеде навстречу. В магазин, не иначе, ездил, в северный. Там хлеб на полтинник дешевле, чем в южном, который к нему ближе, макароны, масло – на рубль. Небольшая ныне денежка – полтинники да рубли, а если на триста шестьдесят пять дней умножить, даже на триста шестьдесят шесть, если год високосный, уже сумма. Особенно для Соколова. Районный спорткомитет не олимпийский, не до жиру.

– Видел, главный ваш семью в машину посадил, да и поехал, – сказал он мне.

– Куда поехал?

– По дороге в Черноземск, а там – кто знает. Я почему внимание обратил: жена его спрашивала, куда спешим, а он на нее – зверь зверем, торопись, мол, дура.

– Так и сказал – дура?

– Нет. Крепче. Но упор был на слове «торопись».

Я рассказал про попавшую в аварию сестру.

– Может быть. Но тогда брать жену и ребенка вовсе не обязательно. Не на похороны же… И потом, знаешь, не он первый уехал сегодня, ваш главный.

– В каком смысле – не первый?

– Да все начальство, кто вчера на ночь глядя, кто сегодня спозаранку вместе с чадами и домочадцами, кто победнее – на одной машине, кто побогаче – на трех рванули из района, словно советская власть вернулась. Говорят, подобное было в Припяти в восемьдесят шестом.

– В Припяти? А что у нас в Припяти?

– У нас уже ничего. А у украинцев саркофаг стоит над четвертым блоком.

– Ну… Это ты хватил. До ближайшей атомной станции километров двести. И не слышал я ничего… Гражданская оборона опять же молчит.

– Она всегда молчит, – и Соколов поехал в присутствие или даже домой.

А я пошел к себе.

Если нет автомобиля, то, быть может, стоит купить велосипед?

Не такой, как у Соколова, а – горный.

Буду на нем по горам ездить. В отпуск поеду куда-нибудь в Альпы. Или на Валдайскую возвышенность. А для Маркизы приспособлю корзину на багажник.

То-то будет весело, то-то хорошо!

Видно, не судьба мне поспать вволю. У самого дома нагнал милицейский Уазик, и Ракитин, приоткрыв дверцу предложил:

– Подвезти?

– Да вот он, мой дом, будто не знаешь.

– Тогда зови в гости.

– Заходи, коли того… Пришел…

Николай выпрыгнул наружу, бодрый, энергичный, собранный. Мне стало досадно: отчего я такой квелый, словно вчерашнее картофельное пюре? Тоже хочу порхать и сереньким чирикать перепелом. Наступит ли время?

Отпустив машину (я едва успел сделать ручкой Степан Степанычу, водителю), он зашагал быстро и пружинисто, заставляя меня еще больше пожалеть о лишних килограммах и пренебрежении утренней гимнастикой. Еще и бегать похвально, по утрам, вслед уходящей ночи. В кроссовках от известной фирмы или даже босиком, по примеру Ивана Харитоновича. Стекло вот только мешает, битое стекло. А то бы побежал, слово даю, побежал, присоединившись к адептам босикомства. К их чести нужно сказать, что босикомцы не только не сорят, не только других призывают уважать землю, но и убирают ее при каждом удобном случае. Если увидишь в Теплом человека с ведерком, по пути подбирающем в него всякую дрянь, особенно битое стекло, то сразу ясно – босикомец!

Догнав у подъезда Ракитина, я придержал капитана за рукав:

– Вот здесь вчера некто напал на нашу санитарку, бабу Настю и нанес ей телесные повреждения. Искусал, проще говоря.

– Сильно искусал?

– Пришлось оперировать, переливать кровь.

– Она здесь…

– Она за мной приходила, из больницы. Ждала, пока я денусь. А некто на нее и напал. Я вышел, выстрелил из твоего пистолета.

– Из твоего, – поправил Ракитин.

– Выстрелил, он и убежал. Хороший газ, однако.

– Хороший, – лаконично ответил Николай. – Потерпевшая в сознании?

– Когда я уходил – спала после операции. Последствия шока.

– Ты думаешь, шока?

– Что ж еще? – удивился я.

– Очень надеюсь, что ты прав. Ладно зови меня внутрь.

Но пока я у двери шарил по карманам в поисках ключа, открылась дверь напротив, и выглянул Володя.

-А, Корней Петрович! – он юркнул назад и вышел уже с туристским топориком. – Давеча вы в машине оставили.

Не глядя на капитана, я взял топор.

– Как там старушка?

– Жива, спасибо, что подвез, – я торопливо открыл дверь.

Навстречу выскочила Маркиза, встала на задние лапы и обняла меня. Ну, не меня всего, а левую ногу.

– Понимающая кошка, – деликатно сказал капитан.

Вода, по счастью, была. Вместо электромотора трактор приспособили, иначе водокачка опустела бы в три часа. Мы, теплинские, смекалистые!

Посадив кошку на табуретку, я вымыл руки и заглянул в холодильник. Одно название, что холодильник – хранил я в нем продукты стратегического резерва, которым тепло не страшно. Преимущественно консервы.

И початую «Гжелку».

– Ты теплую водку пьешь?

– Я даже горячую пью. Наливай.

Но я все-таки прежде открыл «кальмары в собственном соку», «сайру тихоокеанскую» и нарезал черствого хлеба. Потом налил и водку. В один стакан.

– А себе?

– Перемирие у меня с водкой.

– Ага, понятно, – он выпил, закусил кальмаром, сайрой тоже не побрезговал. Потом налил уже сам, потом еще. Обе банки смолотил, а бутылку уполовинил.

– Я, понимаешь, с дежурства, как и ты, потому голодный. Прослышал, здесь пальба была, решил проведать. А ты не промах, еще и с топором! Отбил старушку.

Я скромно убрал топорик за холодильник.

– Если серьезно, то знай, ты поступил совершенно верно. И учти, в данном случае ничто не может считаться превышением обороны.

– В каком – данном?

– В этом самом. На твоих глазах напали на старушку… Кстати, ты разглядел нападавшего?

– Какое. Испугался, выстрелил. Инстинктивно.

– Инстинкты у тебя здоровые. И потому, действительно, объявить перемирие водке – идея своевременная.