Уоррен Мэрфи - Дестроер (Тропа войны)

- Что это такое? - спросила девочка, показывая пальцем на экран телевизора.

- Это, моя лапочка, памятник погибшему в 1873 году индейскому племени, убийство которого правительство сначала замалчивало, а потом, в начале шестидесятых годов, признало и соорудило памятник собственному вероломству. Монумент выполнен из черного мрамора, 50 футов в длину и 25 в ширину. В центре - бронзовый диск двадцать футов в диаметре. Это памятник. Всего лишь памятник. Недалеко от него вырос городок под названием Вундед-Элк, в нем живую индейцы племени Апова. Эти люди на экране, подделывающиеся под индейцев, - не Апова. Не говори никому. Я могу добавить, что ни один человек из племени Апова никогда официально не работал на правительство Соединенных Штатов, а также не изучал курса ядерной физики. Каждый год Вундед-Элк посещают сто тысяч человек, и все благодаря книге некой Линн Косгроув.

Мисс Косгроув никогда не работала на правительство США, будучи членом Социалистической Партии. ЦРУ также не платило ей за эту книгу.

В радиусе сорока миль вокруг памятника нет ни одного воинского подразделения. Единственный человек, находящийся на службе у правительства, посещает памятник раз в месяц, чтобы его помыть и очистить от мха.

Хочешь узнать его имя, возраст, образование, привычки? Название отеля, где он живет? Спроси меня. Ты заслужила. Если честно, я тоже заплатил за эту информацию. Своей карьерой.

Человек, который ухаживает за памятником, без сомнения, уборщик. Союз Советских Социалистических Республик потратил две недели на то, чтобы узнать, уборщик он или нет. Но он оказался уборщиком до мозга костей.

Знаешь, почему было важно все это узнать? Для того, чтобы убедиться, памятник это или нет. Если это не памятник, раз в месяц потребовался бы инженер или ученый, а не уборщик. Со счетчиком Гейгера, а не со шваброй.

Но уборщик оказался цветным.

- Какого цвета? - спросила девочка, глядя на экран, где в прерии возле памятника маршировали люди. Глупый вопрос.

- Бледно-лилового, - саркастически ответил Валашников.

- Люди бывают разного цвета, - сказала девочка, отодвигаясь подальше от толстого старика.

- Прости, лапочка, - сказал Валашников. - Он был коричневый - африканец, негр. А в Америке нет черных физиков-атомщиков, что послужило окончательным доказательством. В Америке многие чернокожие работают уборщиками. Виной этому - капитализм, от которого свободны мы, живущие в марксистско-ленинском государстве. А теперь садись сюда своей толстой попкой или выметайся из комнаты.

- Белые люди летом загорают, - сердито сказала девочка. - Мы проходили это в школе. Зимой белые капиталисты едут на юг, чтобы загореть, а потом возвращаются на север, и выгоняют чернокожих из их дворцов и замков, построенных трудом рабочего класса.

- Профессионал высшего класса, - закричал Валашников, - не спутает летний загар с цветом кожи!

Девочка подтянула штанишки и, схватив свои книги, выбежала из комнаты.

В ту самую минуту Валашников заметил на телеэкране кимоно с типично корейским рисунком - ведь Владивосток находился совсем недалеко от северной, дружественной СССР, части этой страны. Он увидел, как человек в кимоно садится в машину, за рулем которой - мужчина в светлом костюме. Лицо его показалось Валашникову знакомым. Это лицо Валашников встречал на цветных фотографиях в самом конце своей карьеры. Сейчас же в черно-белом цвете лицо казалось очень бледным, а его черты, прежде напоминавшие европейские - выглядели абсолютно европейскими. Валашников стукнул ладонью по лбу.

- Конечно! Конечно же!

Телекомментатор пустился в занудные объяснения того, что творилось в капиталистическом государстве, но Валашников не слушал его. Он радостно кричал:

- Не уборщик! Не уборщик! Не уборщик!

Громко смеясь, Валашников быстро оделся и выбежал из номера, задев на бегу блюдо с конфетами. Со дня приезда во Владивосток он ни разу не вышел из номера, не захватив с собой конфет. Но сейчас он торопился. Он бежал, пыхтя, смеясь и обливаясь потом в теплой влажной атмосфере портового города, в свой рабочий кабинет, где был телефон.

Он вызвал Москву. Так как телефонные номера КГБ менялись каждые три месяца, он давно потерял прямую связь с этим учреждением, и сейчас говорил с отделом КГБ, занимающимся широким спектром дел, от контрразведки до нелегальной продажи помидоров - Говорит полковник Иван Иванович Валашников. Если вам незнакома моя фамилия, начальство вам напомнит. Я должен срочно вылететь в Москву.

Нет, я не кадровый военный. Я полковник в отставке. Я должен немедленно вылететь в Москву... Нет, я не могу вам сказать... Тогда, черт возьми, дайте мне место в пассажирском самолете на Москву. Да, да, я знаю... Я Иван Иванович Валашников, офицер в отставке. Да я знаю, чем рискую, требуя немедленного вылета. Да, я понимаю это. Я могу лететь одним из ваших специальных самолетов. Если это розыгрыш или пьяная шутка, я отправлюсь прямиком в лагерь. Да, я согласен. Перезвоните.

Валашников повесил трубку и стал ждать. Через десять минут телефон зазвонил. Это был более высокий чин Комитета Госбезопасности. Голос его звучал доброжелательно. Не хотелось бы Валашникову еще раз все обдумать, прежде чем предъявлять такие требования? Перед ним лежало раскрытое досье Валашникова. Глядя на записи, он понял, что стремительная карьера Валашникова внезапно застопорилась, и это, несомненно, было связано с пометкой: "Чрезвычайно секретно". Пометка означала дело чрезвычайной важности, о котором он мог лишь догадываться. Очевидно, тут было серьезное служебное упущение, граничащее с государственной изменой.

Итак, может быть, товарищ Валашников все-таки подумает перед тем как просить самолет? Не следует ли ему изложить свои соображения в письменном виде и передать их в отдел КГБ во Владивостоке для рассмотрения и передачи по назначению. Если товарищ Валашников в чем-то заблуждается, он не будет наказан за ошибку. Также не пострадает никто другой.

- Но я говорю вам, что дело срочное! - воскликнул Валашников. - Конечно, вы можете не дать мне самолет. В таком случае я буду вынужден предварить свой отчет сообщением о том, что в шестнадцать пятнадцать я просил у вас вылета в Москву в связи с делом, не терпящим отлагательства, и что вы посоветовали мне изложить суть дела в письме.

На другом конце провода воцарилось молчание, и Валашников услышал, как его собеседник проглотил слюну. Наконец-то он загнал его в угол. Валашникову нравилось снова ощутить свою власть над людьми - власть, которую дает умственное превосходство.

- Это ваше окончательное решение?

- Это мое окончательное решение, - ответил Валашников. На его глазах от счастья выступили слезы: он снова в строю!