Виктор Меньшов - Купи себе Манхэттен (= Бабки на бочку)

- Да я у тебя месяца полтора назад нутряков покупал на рынке! сообщил Алик.

- А-а-а, точно! - вроде как тоже обрадовался сержантик. - Так ты чего, опять за шкурками?

- Ты их знаешь? - настороженно спросил его напарник.

- Знаю, - весело отозвался сержантик. - Они нутряков закупали. У меня так сразу всех взяли.

- Да ну? - теряя интерес к нашим документам, спросил другой. - А сейчас опять за нутряками?

- Да, решили ещё затовариться, - кивнул Манхэттен. - Цены у вас тут подходящие.

- Вы ко мне заезжайте, я вам адрес оставлю, - возвращая нам так и не проверенные паспорта, сказал гаишник, и оглянулся на стеклянную будку поста.

- Ты чего там ковыряешься, Пасулько? - донеслось оттуда.

- Сейчас, товарищ лейтенант. Тут такое дело... - он шепнул нам: Подождите, - и побежал к посту.

Напарник его тем временем вовсю обсуждал проблемы разведения нутрий с Манхэттеном. Тот уже называл гаишника Петей и записывал адрес его кума, у которого этих нутряков "по самое некуда и ещё столько же".

Третий гаишник отвернулся от Хлюста и тоже стал рассказывать, у кого в городе можно купить нутрий и шапок. А от поста бежал к нам третий гаишник, который тут же вручил нам целый лист с адресами.

- У нас город маленький, все в родстве. Кумовья да сваты. Заезжайте, если остановиться негде, мы организуем.

- Мы к вам надолго, - сказал Леха. - Спасибо. Пока в гостинице остановимся, а там видно будет.

- Конечно, поживите, - разрешил сержантик. - У вас там, в Москве, поди, холод, а у нас уже лето.

И действительно ночь была удивительно тихой, про снег даже не вспоминалось. Было сухо и тепло. И воздух сладкий и свежий, о таком в Москве и забыли совсем.

Мы уже усаживались в машину, когда меня придержал за локоть остановивший нашу машину гаишник.

- Вы, мужики, с этим типом, который вас везет, поаккуратней. Нехороший он человек. Бандит он из Курганинска, и здесь авторитет имеет. Говорят, кассу общака держит.

- Что ж вы его не арестуете?

- Во-первых, мы - ГАИ, не по нашей это части, а во-вторых... постовой развел руками и вздохнул.

У меня сразу испортилось настроение. Везде одно и то же. Все знают бандитов в лицо, знают, кто и чем занимается, а сделать с ними ничего не в силах. Не мог я этого понять.

От поста до гостиницы было всего ничего, проскочили мы мигом. Гостиница была здоровенная, не по городу. И напоминала какой-то старый большой пароход, который вынесло на берег. Море давно высохло, а он все стоит, вросший в песок, с облупившейся краской, уже непонятно как сюда попавший. Он и сам уже забыл о своем первичном предназначении, но упрямо продолжал плыть, изображая из себя флагман.

Содержать гостиницу средств явно не хватало, и она медленно приходила в упадок, осыпаясь краской и штукатуркой, прикрывая проеденные молью дыры на коврах чем только можно. С оформлением проблем не было, и мы поднялись в номер, довольно опрятный и большой. Вообще-то нам сняли два номера, но они сообщались между собой. Один был большой, двухместный, второй поменьше, но человек тридцать в обоих номерах расположились бы запросто.

Манхэттена явно что-то беспокоило. Он оглядывал апартаменты, ковры и картины, как мышь в поисках сыра, и качал укоризненно головой.

- Это сколько же по нынешним временам такой номерок стоит? - спросил он наконец вроде бы ни у кого.

Мы с Димой переглянулись, и я понял, что этот вопрос мучил не только Алика. Дух стяжательства уже брал нас в плен.

- Вы про деньги? - спросил Хлюст. - Все оплачено. За счет фирмы.

И он горделиво хлопнул себя ладонью в узкую грудь.

- Вы тут отдыхайте, закусывайте, завтра заеду, все обсудим. Мне Крест весточку кинул.

Он распрощался и ушел. Мы его особо не задерживали. Хлюст производил достаточно противное впечатление.

После его ухода мы обнаружили в углу на столике салаты и холодные закуски, копченую курицу и вазу с фруктами. В холодильнике нашли спиртное, но решили не употреблять. Когда мы уже заканчивали поздний ужи, в номер позвонили и справились, нужно ли подавать чай.

- Они что, подсматривают, что ли? - проворчал Манхэттен.

- Нет, Алик, - успокоил его Дима. - Они просто услышали, что ты наконец перестал хрустеть челюстями.

Мы выпили чая и улеглись отдыхать. Давненько я так сладко не спал! Встали довольно рано, позавтракали и пошли прогуляться.

На улице было непривычно тепло после Москвы. Напротив гостиницы расстилалась площадь, залитая асфальтом и покрытая зелеными газончиками. Еще в прошлый наш приезд здесь был общественный туалет и рынок, причем туалет совершенно жуткий. В него приходилось не заходить, а буквально заныривать. При этом двери начисто отсутствовали. Напротив гостиницы, через площадь, стоял местный Белый дом, справа - здание Дома культуры, прославленное тем, что строили его не то двадцать пять, не то тридцать лет. Возле Дома культуры возвышалась мачта.

- Смотри-ка, телевидением обзавелись, - подтолкнул меня локтем Дима. Все как у людей.

Слева у Белого дома располагался скверик, посреди которого стоял в тенечке товарищ Ленин, простирая руку вдоль обязательно присутствующей в каждом городке Северного Кавказа улицы Красной, которая являлась главной. Даже сохранившая свое имя улица Ленина была здесь второй по значению, хотя на ней находились и прокуратура, и милиция.

Зато на Красной располагались и действующий кинотеатр, и горсуд, и редакции двух газет, и школа искусств, из окон которой все время доносились звуки то детского хора, то пианино, то мощно вступал целый оркестр. На этой же улице находился городской музей, в подвале которого работал бар, а также загс, книжный и другие магазины, но самая главная достопримечательность высилась на площади перед Домом культуры. Это был могучий, высоченный и толстенный дуб. Дуб был почему-то окружен нелепой гирляндой с вылинявшими флажками, непонятно что изображающими. Как заметил Манхэттен, это был одновременно памятник двум дубам: явлению природы и какому-то дубу человеческой породы, догадавшемуся окружить дерево такой гирляндой.

Мы пошли по городу. Заметно прибавилось бурно строящихся частных домов внушительных размеров. Кто-то богател, кто-то приезжал из других республик бывшего нерушимого. Когда межу ними пролегли границы, многие подались в Россию, спасаясь от войны и голода. В городе жила большая армянская диаспора, много выходцев из Душанбе и Казахстана. Те, кто побогаче, рвались в краевые центры - в Ростов и Краснодар, а то и поближе к Москве, а те, у кого денег было поменьше, переползали на последнем издыхании границу и оседали по мелким городам и станицам благодатного края.

Потом мы остановились посмотреть на большой, красивый храм. Подъехала "Волга", из неё с трудом выбрался батюшка метра два ростом и охвата невероятного, с лицом не только круглым, но и выпуклым, с реденькой бородкой. Он перекрестился на храм пухлыми пальцами и протиснулся в ворота.