Егор Роге - Опустошение

Но многие люди, например бабушка Артема, молчаливо поддерживали путчистов – жить в не зависимой от Советского Союза Латвии хотели не все.

Люди в офисе обсуждали вероятность беспорядков в Москве и возможность их перерастания в организованное сопротивление. Натан был сторонником теории заговора.

– Господа, происходит шоу, результат которого известен: нужно поменять Горбачева на Ельцина, – говорил он.

– Да о чем ты говоришь, Натан! – спорил с ним Игорь. – Люди реально рвутся к власти, и им ни Горбачев, ни Ельцин не нужны.

Я все же поехал в аэропорт, где, несмотря на слухи, желающих улететь было ненамного больше обычного.

Мне удалось с небольшой переплатой взять билет на ближайший рейс. Около пяти вечера я приземлился в Шереметьеве.

К моему удивлению, пассажиры автобуса, на котором я добирался до города, почти не говорили о перевороте, являясь в своей аполитичности полной противоположностью рижанам.

Вечером в одном из репортажей я увидел, что люди собираются у телецентра и Дома правительства России.

На следующий день у стен Белого дома собрались тысячи людей, многие считали, что если штурма здания не было в первую ночь, то сегодня он точно произойдет.

День 20 августа, по моему мнению, был самым тяжелым, а в ночь на 21 августа появились первые погибшие. На Садовом кольце было убито три человека.

А потом все закончилось.

Штурма не было, уличных боев тоже. Что же происходило на самом деле, вероятно, узнают только наши внуки, но вряд ли им будет это интересно.

Члены ГКЧП были арестованы, один из них, латыш Пуго, покончил с собой.

Эпоха Горбачева завершилась, несмотря на то что он вернулся в Москву из своего крымского плена действующим президентом страны. Новой политической элите в Москве и столицах республик он был уже не нужен.

И Советский Союз через несколько месяцев распался…

Артем не только не вернулся из Канады, но и не позвонил ни разу в течение восьми месяцев.

Мои надежды на выпуск «учебников», как их назвал Артем, не оправдались. Игорь и Натан утратили ко мне интерес, да и офис в Риге скоро закрылся.

Я учился на последнем курсе, оставалось только написать и защитить диплом, и, как принято говорить, перебивался случайными заработками.

В первых числах марта к нам приехал отец Артема – Юлий. Он прожил у нас неделю, ему было необходимо получить канадскую визу и улететь в Монреаль.

Юлий еще никогда не выглядел таким подавленным, как в этот раз.

Всегда жизнелюбивый, эрудированный человек, с великолепным чувством юмора, очень похожий на Евгения Леонова, Юлий осунулся и постарел.

– У Артемки колоссальные неприятности, – говорил он, – какие-то нелады с Мариной и, по-моему, из-за этого финансовые затруднения.

– А в Риге? – интересовался я. – Как Боря, остальные?

– В Риге все тоже плохо, – отвечал Юлий, – надо бы Артемке вернуться да и разобраться поскорее во всем.

Благодаря «бетономешалкам Сэма», я все же освоил английский язык и сумел помочь Юлию с заполнением всех анкет в канадском посольстве.

Провожая Юлия в аэропорт, я спросил, собирается ли он возвращаться, на что он ответил утвердительно, сказал, что в его возрасте уже поздно что-либо кардинально менять. Пошутил, что на работе поспорил с коллегами на бутылку хорошего коньяка, что вернется через десять дней. Я попросил передать Артему привет.

Через неделю позвонил Артем, впервые за последние три месяца.

Он сообщил ужасную весть: его отец умер от сердечного приступа. Артем попросил меня помочь оформить документы его маме, которая должна успеть на похороны. Артем еле сдерживал слезы; я выразил соболезнования и сказал, что сделаю все, что в моих силах.

Через два дня его мама, Ида, уже была в Канаде. Назад она вернулась через месяц.

Стали известны подробности смерти Юлия.

Он пытался связаться с Мариной, которая отказывалась говорить с Артемом, лишь известив его, что, если он приблизится к ее дому ближе чем на пятьдесят метров, она вызовет полицию.

Оказалось, что Марина забрала себе половину суммы, которую Артем перевел на счет НАКИТа, а вторую половину Артем уже успел потратить.

Понимая, что, отдав оставшиеся деньги Артему, она останется ни с чем, Марина через своего адвоката сообщила ему о том, его денег больше нет. У нее на руках были выписки из банка, что свою половину суммы Артем забрал наличными, а вторая половина принадлежит ей, как равному партнеру.

Ситуация была безвыходная, и Артем призвал на помощь отца.

Марина после долгих раздумий все же встретилась с Юлием. Свидетелей разговора не было, но Юлий успел рассказать Артему почти все подробности.

Марина считала себя законным обладателем половины суммы.

Юлию ничего не оставалось, как попросить вернуть хотя бы часть денег, но Марина была непреклонна.

Доводы, которыми Артем снабдил Юлия, готовя его к разговору с Мариной Ласкер, что поступившие на счет деньги являются не прибылью, а авансом, были опровергнуты встречным аргументом, что Артем свою половину суммы тратил на все, кроме бизнеса.

По словам Иды, Артем планировал отдать Марине десять процентов дохода, что, на мой взгляд, было справедливо, так как она вообще не имела никакого отношения к получению этих денег. Но Марина захотела больше, и ей это удалось.

Последним аргументом было то, что часть денег должна принадлежать Борису, на что Марина ответила, что совершенно не сомневается в том, что деньги Бориса находятся в половине Артема.

Юлий очень волновался и последней фразой, сказанной Мариной, было: «Юлик, береги нервы».

Когда Юлий вернулся, он был полностью опустошен, и к вечеру ему стало плохо. Вызвали «эмердженси», которая доставила его в муниципальную больницу. Врачи сняли первый приступ, но срочно потребовалась операция на сердце. Дорогостоящая операция могла быть оплачена страховкой, но ее у Юлия не было. Требовалось шестьдесят тысяч долларов, но Артем их не нашел. На следующий день Юлий скончался.

После похорон Ида провела в Канаде еще месяц. Подавленность Артема сменилась агрессией, он обвинял Иду в том, что именно она дала совет открыть совместную компанию с Мариной. Но, скорее всего, причина найти виновного являлась защитной реакцией: Артем пытался защититься от самого себя – ведь сумма, которую он так легко потратил, могла бы спасти жизнь его отцу.

В начале апреля девяносто второго, спустя пару дней после отъезда Иды, мне позвонил Борис.

Говорил он так тихо и неуверенно, что, признаться, вначале я принял его за другого, соседа с одиннадцатого этажа, пожилого и довольно больного человека.

Сообщив, что он в Москве, Боря предложил встретиться через час в буфете Рижского вокзала, как всегда предложив максимально удобный вариант для себя.