Борис Каспаров - Копия Дюрера

О политике он никогда не говорил, и я был крайне удивлен, что он, когда началась война с Россией, вдруг сказал: «Они зарвались, Герхардт, мы идем к пропасти».

«Они» могли быть только наци, и я понял, что Витлинг относится к ним не лучше, чем я. К этому вопросу он больше никогда не возвращался, даже когда война подошла к границам Германии.

Как управляющий Витлинг был очень плох. Он совсем не стремился извлекать из имения доходы, и я уверен, что если бы Ранк хоть сколько-нибудь интересовался делами своего имения, он давно бы убрал Витлинга отсюда. Но Ранк был акционером крупных концернов и в мизерных доходах Грюнберга не нуждался.

Впервые за мою службу здесь Ранк приехал сюда, как я уже сказал, за несколько дней до вашего прихода. Теперь у него не было времени издеваться надо мной. Он прибыл вечером на машине, с ним был только шофер. Я жил тогда во флигельке вместе со Шмидтами. Ночью я слышал, как он выехал со двора, но часа через два машина вернулась. Весь день Ранк не выходил из дома, не разговаривал ни с кем из нас. Поздно вечером он уехал. Больше его не видели. Спустя несколько дней Витлинг, встретив меня в саду, сказал: «Герхардт, переходите в дом, а флигель пусть целиком останется Шмидтам». Мне показалось, что в то утро он был как будто бы даже весел, хотя слово «весел» едва ли к нему применимо. Я поблагодарил его и пошел за своими вещами. С тех пор я и жил в комнате рядом с ним. Но стал ли я от этого к нему ближе? Нет, он оставался все таким же замкнутым, хотя теперь больше интересовался окружающей жизнью, не пропускал ни одного приказа и постановления городского самоуправления. Но мне все казалось, что он от меня что-то скрывает, как, впрочем, и от всех окружающих.

Пожалуй, за это время можно было отметить два события. Первое — пропажа пистолета. Это случилось на второй день после приказа о сдаче оружия. Витлинг сказал, что завтра едет в город отвезти пистолет, оставленный Ранком, а наутро, страшно расстроенный, объявил мне, что пистолет пропал. По его словам, он лежал в одном из ящиков письменного стола и был заперт на ключ. Мы перерыли весь дом, но пистолета не обнаружили.

Второе произошло вечером в пятницу. К управляющему очень часто приходили крестьяне из близлежащих селений с различными просьбами, и он, насколько я знаю, всем помогал чем-либо. Но почему я отметил именно этого посетителя? Витлинг всегда разговаривал тихо и спокойно, его собеседники обычно говорили так же. Но на этот раз из кабинета донесся очень резкий и громкий голос. Проходя через вестибюль, я случайно услышал фразу, произнесенную незнакомым голосом: «Послушайте, не будьте дураком, это же в конце концов и в ваших интересах…» Я не знал, кто это был, так как, вернувшись, застал Витлинга уже одного. Вечером, когда я готовился лечь спать, он вдруг постучал в мою дверь.

— Герхардт, — сказал он, — вы были когда-нибудь в Дрезденской картинной галерее? Говорят, она разрушена и все картины пропали.

Удивленный этим вопросом, я ответил, что был, но очень давно, лет десять назад, и что стало с ней сейчас, не знаю.

Он помолчал, а потом сообщил, что завтра утром едет в город, и ушел.

Из города он вернулся очень быстро и вот тогда-то и сказал, что с моей племянницей что-то случилось. Все остальное вам известно лучше, чем мне.

Герхардт замолчал и положил в пепельницу давно погасшую папиросу. Майор открыл блокнот и протянул его Герхардту.

— Посмотрите на обрывок бумаги. Вам знаком этот почерк?

Герхардт надел очки.

— По-моему, это рука Витлинга.

— А что могло бы означать это слово?

— Не могу сказать, на столе у Витлинга я не раз видел листки записей. Часто он их рвал, но никогда не бросал в корзинку, а всегда сжигал.

— Как вы думаете, если бы Витлинг нашел пистолет, он бы сказал вам об этом?

— Думаю, что да, — ответил Герхардт. — Ведь все время мы искали его вместе.

— Вы давно узнали, что у Витлинга есть пистолет?

— Только тогда, когда он сам мне сказал об этом, после приказа о сдаче оружия.

— И вы видели пистолет своими глазами?

— Нет.

— Значит, какой он был системы, не знаете?

Герхардт покачал головой.

— Я никогда не был военным, и спросить об этом у Витлинга, пока мы искали пистолет, мне даже не пришло в голову.

— А во время поисков пистолета вы не заметили, были в столе какие-либо бумаги?

Герхардт на мгновение задумался.

— В том ящике, где, по словам Витлинга, лежал пистолет, не было ничего. А вот в остальных — этого я не смогу точно сказать. Стол осматривал Витлинг, я — всю остальную комнату. Управляющий, как я сказал, вел какие-то записи, но очень часто их рвал, как только в них проходила нужда. Возможно, в столе что-то и было, но, повторяю, утверждать не могу.

Майор поднялся с кресла и подошел к столу.

— Вы помните, в каком ящике был заперт пистолет?

— Конечно, в верхнем правом.

— У вас хорошее зрение, Герхардт?

— Я близорук.

— А у Витлинга?

— Не лучше, чем у меня. Однажды он пользовался моими очками.

— В таком случае вы не могли, конечно, знать, что искали пистолет зря. — Майор выдвинул ящик, указанный Герхардтом. — Посмотрите сюда внимательно. Видите эти царапины? Это единственный замок во всем столе, который очень близко познакомился с отмычкой.

Темная весенняя ночь смотрела в распахнутое окно. Зеленый абажур настольной лампы, опрокинутый так, чтобы освещать полки с книгами, погружал остальную часть комнаты в легкий полумрак.

Я сидел в кресле и следил за Герхардтом, который, надев очки, терпеливо и методично, снимая с полок тома, перелистывал страницы одну за другой. Целая гора просмотренных книг лежала и около меня. Мы все еще пытались найти в комнате такое, что могло дать нам в руки хоть какую-то нить.

Майор и Гофман уехали перед самым вечером.

В дверь осторожно постучали, и в открывшуюся щель просунулась голова шофера ефрейтора Селина.

— Товарищ старший лейтенант, — тихо сказал он, — машина заперта в гараже. Я сплю в угловой комнате, чтобы быть поближе к ней.

Он закрыл за собой дверь.

Я поднялся, задернул шторы на окне и снова сел в кресло. Закрыв глаза, под усыпляющий ровный шелест страниц, перелистываемых Герхардтом, я попытался, наконец, привести в порядок свои мысли, придать логическую стройность событиям дня.

Покончил ли действительно Витлинг самоубийством? Как будто все подтверждало это. Запертая на ключ изнутри комната, решетки на окнах, сквозь которые может пролезть разве только кошка… Но если это самоубийство — зачем же Витлингу понадобилось красть у самого себя пистолет, да еще с помощью отмычки? Ведь о его существовании никто не знал, пока он сам не сказал об этом Герхардту. И потом Витлинг, по словам Герхардта и всех, кто его знал, совсем не был похож на самоубийцу. Напротив, после краха нацизма он как будто повеселел, стал больше интересоваться жизнью.