Владимир Тодоров - Пятый арлекин

Выйдя от Гвалдмахера, я сначала заехал домой и спрятал деньги, потом сидел за столиком в кафе и пил шампанское — грех было не отметить такой успех, и лишь к обеду, не торопясь, двинулся к шефу, доложить о результатах визита к Гвалдмахеру. Дуглас встретил меня, как всегда, располагающей улыбкой, он был в прек­расном настроении.

— Присаживайтесь, Дик. Кофе, коньяк?

— Спасибо, мистер Дуглас, от чашки кофе не откажусь.

— Джейн, две чашки кофе,— сказал он в микрофон селекто­ра,— ну Дик, что за развалину показал вам Гвалдмахер? Мне показалось по телефону, что он порядочный жулик.

Секретарь Дугласа Джейн Конрад принесла на подносе две чаш­ки кофе и диетическое печенье. Я с удовольствием глотнул горячий ароматный кофе, смешанный из разных сортов.

— Дом Дугласа не развалина, а прекрасные особняк, правда чуть запущенный. Я оформил страховку по минимуму — на сто пятьдесят тысяч. Его слегка привести в порядок и он потянет на все двести пятьдесят. Соответственно выписал ему квитанцию на взнос в нашу контору семи процентов от общей стоимости оценки. Это составило десять тысяч пятьсот долларов.

— Спасибо, Дик, вы стали виртуозно работать. Далеко пойдете. Говорят, что увлекаетесь серьезной музыкой?

— Да, немного,— ответил я, польщенный вниманием и похва­лой Дугласа.

— В нашей работе большое достоинство разбираться в музыке, литературе, искусстве. Попадаются старые клячи, которые никогда не согласятся на страховку, пока не поговоришь с ними о прелюдиях, рапсодиях, симфониях и прочей ерунде.

— Да, мистер Дуглас, в моей работе я сталкиваюсь с этим каждый день: с одним нужно поговорить о гонках, с другим о му­зыке, с третьим о его неблагодарных детях. В нашей работе необ­ходимо быть психологом.

— Вы умница, Дик, и безо всякого труда освоили не только технику страхования, но и суть. Это дано не каждому. Так вас, Дик, волнует классическая музыка? Я имею ввиду, что вы серьезно увлекаетесь ею?

— Да, мистер Дуглас, я практически не пропускаю ни одного концерта. Только изредка, когда не позволяет работа, потому что работа для меня главнее всех увлечений.— Я решил предстать перед Дугласом в самом лучшем свете, понимая в душе, что он приличный болван, если позволяет надувать себя так, как я это сделал сегодня.

— Что ж, ваше увлечение вызывает у меня уважение. Я думал о вас сегодня, Дик, и приготовил маленький музыкальный сюрприз. Это подарок, Дик.

Он открыл ящик массивного стола с резными ножками в виде львиных лап и достал из него миниатюрную кассету. Обычно такими кассетами пользуются шпионы в фильмах.

— Что же это такое, мистер Дуглас?— искренне заинтересовал­ся я.

Дуглас помедлил с ответом, было очевидно, что вручение подар­ка доставляет ему огромное удовольствие, он смаковал каждый свой жест, каждое движение.

— Это запись «Всенощной» Рахманинова в исполнении знаменитого русского хора мистера Свешникова. Редкая запись. Как изве­стно, в России официальные лица не очень одобряют религиозную музыку. Но для вас, Дик, я достал эту запись. Хотите послушать?

— Сейчас, здесь?

— Конечно, зачем же оттягивать удовольствие. Ну, доставить вам радость за ваши труды?

— Буду признателен, мистер Дуглас.

Дуглас вставил кассету в японский диктофон, величиной со спичечный коробок и включил. Мощность воспроизведения у этого магнитофона была вовсе не для прослушивания классической музыки, но все равно, четкость записи компенсировала недостаток звука. Я никогда не слышал этого произведения великого славянского ком­позитора и непроизвольно, в такт торжественным звукам хора, стал покачивать рукой. Дуглас тоже не остался безучастным: он полу­закрыл глаза, испытывая явное удовольствие. Я никогда не думал, что Дуглас такой чувствительный. Вдруг хор резко умолк, возникла небольшая пауза, потом зазвучал знакомый мужской голос, до того знакомый и гнусный, что я сразу и не понял, кто это говорит.

— Вы этого не сделаете, мистер Мэйсон, а сделаете то, что я вам посоветую.

— Вы уверены в этом, мистер Гвалдмахер?

—Да.

— Вы сумеете убедить меня логикой или попытаетесь навязать свое решение силой? Может, вы приготовили для этого случая пис­толет с глушителем?

— Нет, вы оформите договор на сто пятьдесят тысяч и немедленно получите от меня наличными десять тысяч в подарок. Я уже приготовил их для вас.

— Именно для меня?

— Нет, я приготовил их для страхового агента, но не мог знать заранее, кого пришлют и смогу ли я предложить ему такую сделку. Но когда я увидел вас, то немедленно решил, что с вами я буду разговаривать откровенно.

— И вы не боитесь, что собираетесь подкупить официальное лицо?

— Нисколько.

— Почему, разве я похож на мошенника?

— Нет, вы похожи на человека, который никогда не откажется заработать любым путем и не пройдет мимо привлекательной аван­тюры, если решит, конечно, что дело стоящее, а риск минимальный. Хотя, я почему-то глубоко уверен, что со временем вы способны пойти и на более серьезное преступление.

— Хорошо, если я приму ваше предложение, что вы сделаете дальше?

— Вы хотите знать правду?

— Да.

— А не лучше ли в вашем положении не знать ничего лишнего? Хотя бы ради собственного спокойствия.

— Я не страдаю ни мнительностью, ни неврастенией.

— Что ж, не смею отказать в такой деликатной просьбе: через некоторое время мой дом сгорит до фундамента и никто в мире не сможет доказать, что он не стоил таких денег. А я получу соответствующую страховку. И мы натянем нос вашему Дугласу!

— Значит, вы уверены, что я на вас не донесу?

— Уверен, мы с вами одного поля ягода. Садитесь за стол и оформляйте страховой полис.

Дуглас во время воспроизведения этого разговора с Гвалдмахером раскачивался как буддист в молитве, смакуя про себя каждое слово, у меня же заледенела спина и я покрылся липким отвра­тительным потом. Не оставалось никаких сомнений: меня провели самым примитивным образом, приблизительно так, как мой папаша того кретина, которому загнал тромбон.

— Что скажете, Дик?— Дуглас выключил диктофон,— у вас есть что сказать или вы уже все выложили мистеру Гвалдмахеру? Деньги при вас?

— Я их спрятал дома.— Не было никакого смысла отпираться, ведь доказательства моего служебного преступления были в руках Дугласа.

— Вы знаете, сколько вам вкатит любой судья?

— Лет пять.

— Правильно,— ласково улыбнулся Дуглас.— Скажите, Дик, неужели вам никогда не приходило в голову, что наступит время и я вас проверю?

— Приходило поначалу. Потом мне показалось, что вы мне абсолютно доверяете.

— Великое заблуждение. Гвалдмахер служит у меня уже двенадцать лет и является той самой лакмусовой бумажкой для определения честности и порядочности моих сотрудников. Из двадцати агентов по страхованию вы оказались самым смышленым, но и по­пались вы один. Пройди вы это испытание, я сделал бы вас через полгода директором филиала.