Владимир Гоник - Преисподняя

Иногда ему казалось, что выхода нет и он навсегда останется под землей. Надежда то покидала его, то снова тлела, заставляя искать выход. В конце концов он с трудом преодолел полузасыпанный подкоп и вылез в старинную, выложенную кирпичом галерею. Ключников сел, привалясь к стене, и погасил фонарь. В кромешной темноте ему мнилось, он остался один на земле. Тоскливая, как стон, боль ныла в груди и сквозила навылет: понятно было, что он похоронен заживо и теперь обречен на долгую мучительную смерть.

Его разбирал страх. Нет, Ключников никого не боялся, кто мог тронуть его, вооруженного до зубов? Но разве оружие, разве сила лишают нас страха и укрепляют дух?

Страшное, пронизывающее насквозь одиночество, с которым нельзя было совладать, обуяло его, он вдруг почувствовал себя маленьким, беззащитным. Он хотел заплакать — в детстве после плача всегда наступало облегчение но не смог, плач ведь тоже требует сил.

Ключников даже молиться не мог — не умел, хотя был крещен. Да, бабушка позаботилась когда-то, отвела внука в Успенский собор на Городке, где священник крестил его, однако в семье все, кроме бабушки, были лишены религиозного чувства.

С медового Спаса бабушка строго говела весь двухнедельный Успенский пост. В Звенигороде, как повсюду, мало осталось таких, кто жил по русскому обычаю и православному закону, как приличествует человеку, рожденному в вере.

Сергей едва помнил наставления бабушки, в памяти удержались смутные отрывки: на первый Спас, прозванный мокрым, отлетают ласточки и стрижи, падает обильная холодная роса, первая малина поспевает… Бабушка старалась передать ему, что знала сама, но тщетно — внук растерял.

Ключников зажег фонарь и поводил им вокруг, определяясь: массивные опоры поддерживали тяжелый шатровый свод, узкие арочные проемы соединяли одну палату с другой. Могло статься, это были остатки Опричного двора, который помещался здесь когда-то: застенки, каменные мешки, ледяные погреба, казематы, пыточные камеры… Если так, то сколько людей изнывали тут от нещадной боли, томились в смертельной тоске, мучительно испускали дух в пытках и в страхе ждали кончины — страх и тоска густо пропитали здесь стены и своды, настоялись за века в непроглядной черноте и сочились из-под земли, отравляя воздух Чертолья.

Пошатываясь от усталости, Ключников тяжело побрел вдоль стены, обнаружил в ней каменные ступеньки, которые вели наверх. Поднявшись, он оказался в глубоком подвале разрушенной давно церкви [15] На этом месте в XVIII веке стояла церковь Николы, что в Турыгине. , под лучом фонаря в разные стороны побежали крысы.

Крутая деревянная лестница поднималась к решетке, за которой лежал укромный замкнутый дворик. Оступаясь, едва держась на ногах, Ключников насилу выбрался наружу. Ему померещилось, он уже бывал здесь когда-то: под деревьями у стены располагалась маленькая детская площадка, узкая темная арка вела в соседний двор-колодец. Ключников поозирался и не поверил глазам: это были задворки дома, в котором жила Аня.

Построенный в начале века высокий доходный дом нависал над двором, как скалистый утес. Дом стоял в самом центре Чертолья позади Музея изящных искусств и небольшого уютного парка с красивой обветшалой усадьбой князей Долгоруких, где разместилось нынче дворянское собрание.

Так было угодно судьбе. Провидение снова привело его к этому дому в неукротимом желании доказать, что от судьбы не уйти.

Ночь была на исходе, блеклый рассвет размыл сумеречную мглу и растекся повсюду, пролил на город тусклый утренний свет.

Ключников с трудом дотащился до стены, тяжело опустился на землю. Неимоверная усталость одолела его, сковала тело, и мнилось, что отныне он и пальцем не шевельнет.

Он был невероятно грязен, пороховая гарь въелась в кожу, волосы слиплись от пота, грязь и пот пропитали испачканную землей и машинной смазкой одежду.

Ключников не знал, сколько прошло времени. Он услышал поблизости шаркающий звук метлы и очнулся: неподалеку женщина-дворник мела двор. Она заметила его, сидящего без сил на земле, и обмерла, глаза ее округлились от страха: на коленях у него лежал автомат.

Дворник постояла в оцепенении и торопливо кинулась прочь, видно, побежала звонить.

Ключников с трудом поднялся, таща автомат, скованно добрел до подъезда. В окнах Ани было темно, впрочем, как и в других окнах; однако ночь была на исходе, небо на востоке стало светлеть. Ключников вошел в подъезд и, пока ехал на лифте, едва держался на ногах, привалясь к стене.

То, что он увидел, повергло его в недоумение: квартира была опечатана. Ключников тупо смотрел на печати и не понимал, что они означают. Он позвонил на всякий случай, никто, разумеется, не ответил. Он звонил снова и снова, сосредоточенно прислушиваясь к трезвону за дверью. Поразмыслив, Ключников позвонил соседям и после долгого ожидания услышал тяжелые шлепающие шаги.

— Кто там? — спросил сиплый женский голос.

— Извините, я к вашей соседке… Здесь дверь опечатана. Вы не знаете где Аня? — обратился он через дверь.

— Кто? — спросонья не поняла женщина. — Что вам надо?

— Аня! Мне Аня нужна! — повторил он в испуге, что она не расслышит или не поймет и уйдет. — Где Аня?!

Дверь приоткрылась узко — на длину цепочки, в щель он увидел заспанную немолодую женщину в домашнем халате поверх ночной рубашки.

— Мне Аня нужна, — настойчиво повторил Ключников, придвинувшись к щели.

Он неподвижно смотрел на женщину — грязный, с запекшимися губами, покрытый копотью и пылью, на разрисованном камуфляжной краской лице светились красные от бессонницы и пороховой гари запавшие глаза — не человек, исчадие ада; кроме того, на плече у него висел автомат, из расстегнутой кобуры торчала рукоять пистолета.

В глаза у женщины Ключников заметил ужас.

— Где Аня? — спросил он, держа дверь, чтобы женщина не захлопнула.

— Уехала, — пробормотала женщина, оцепенев от страха.

— Надолго?

— Навсегда.

— Как навсегда? — опешил он.

— Они все уехали, — сказала соседка и захлопнула дверь.

Ошеломленный, он стоял неподвижно, не в силах двинуться с места. Он понимал, что ее нет — нет и не будет — и что это навсегда, но не мог поверить, в голове не укладывалось. Он не мог поверить в ее отъезд, как нельзя поверить в смерть близкого человека — невозможно смириться.

Постояв, Ключников неожиданно сорвал печати и, достав ключ, открыл дверь. В квартире было пусто и тихо, и уже не пахло жильем: запах жилья улетучивается быстро.

…медленным шагом Ключников обошел квартиру: Ани не было. Ее не было — не было! не было! не было! — его любви — не было и не будет; с бессонной отчетливой ясностью он понял, что это правда, и чуть не задохнулся от горя.