Виктор Мясников - Изумруд - камень смерти

Грустное зрелище только укрепило намерение Вовца расчитаться с бандитами. Он снял рюкзак и неспешно обошел поляну, внимательно все осматривая. Свежая травка ещё только проклюнулась, поэтому он не пропустил ничего из лежавшего на земле. Топорик подобрал, и зеркальце тоже. В один из костров, по-видимому, бросали разные вещи, оставленные обитателями лагеря. Наваливали как попало, поэтому недогоревшие древки лопат лежали вокруг груды черных углей подобно лучам. Вот так - солнце погасло, а лучи остались. Обожженные лопаты, конечно, ни на что уже не годились, а вот одну метровую, не слишком толстую рукоятку Вовец подобрал. Кроме лопат, в костер был брошен узкий кусок транспортерной ленты. Кто-то планировал нарезать из него ремней, чтобы тягать из шурфа бадью, да не пришлось пустить в дело. Половина ленты сгорела, остальное, не попавшее в самый огонь и тянувшееся по земле, только обуглилось сверху. Вовец топориком вырубил пару полуметровых кусков. Еще собрал дюжины три гвоздей, рассыпанных неподалеку. Олежка тоже с любопытством слонялся по лагерю и отыскал банку говяжьей тушенки. Каждому свое.

Чтобы зря не рисковать, отошли на пару километров в сторону и там заночевали. Вовца очень расстроил смятый котелок. Если бы он его наполнил чем-нибудь плотным, типа крупы, тот бы меньше пострадал. А то положил в него пачку чая, печенье. От удара ломиком картонная пачка с чаем лопнула, печенье раскрошилось, и все это перемешалось. Вовец попробовал выправить котелок, но тот все равно остался до неприличия измятым. С такой посудой порядочные люди в лес не ходят. Поэтому в нем в последний раз сварили суп с тушенкой, чтобы потом не мыть, а сразу выбросить. Второй котелок, для чая, лежал в рюкзаке Олега, поэтому уцелел. После ужина Вовец достал из рюкзака обушок, плотно насадил на рукоятку и расклинил. Он сам сделал этот инструмент из хорошей стали на заводе: отфрезеровал, снял фаски, шлифанул поверхности - игрушка, а не колотушка. Обушок представлял из себя комбинацию молотка и мощного долота: с одной стороны тупой квадратный боёк, чтобы камни дробить, с другой - прямой острый клин, чтобы породу рыхлить и куски откалывать. К рукоятке Вовец привязал веревочную петлю - руку продевать. Ночь прошла беспокойно. Олежка вскрикивал и метался, видно, дневное происшествие ещё раз во сне переживал. Да и Вовец постоянно просыпался от каждого шороха за пределами палатки и хватался за рукоятку обушка.

Поднялся он рано, чувствуя какое-то нервное возбуждение. В таком ознобном состоянии готовил завтрак, односложно отвечая на Олежкины вопросы, сворачивал палатку. Его мысли были заняты другим.

* * *

Заляпанная грязью белая "девятка" совершала очередной патрульный объезд отвалов. Внутри сидела та же дежурная тройка. Стереоколонки у заднего стекла изрыгали хриплую шуфутню: "Тага-анка! За что сы-губила ты меня-а..."

Скорость была невелика, поэтому, когда одновременно лопнули оба передних баллона и машина, клюнув носом, завихляла в колее, никто себе лоб не расшиб. Только заматерились.

Тонкошеий бригадир, хозяин автомобиля, покинул место за рулем и заматерился ещё пуще, увидев, каких "партизан" поймал в протекторы. На каждое колесо оказался плотно навернут полуметровый кусок транспортерной ленты, утыканной гвоздями. Он сразу понял, что это кто-то из обиженных малахитчиков подложил в колею самодельные ежи.

Вся троица принялась бурно обсуждать ситуацию. В багажнике имелось запасное колесо, требовалось ещё одно. Наконец, решение было принято. Топать несколько километров до города, вызванивать подмогу и доставлять второе колесо отправили самого младшего в иерархии - татарина. Бригадир уселся в машину и врубил магнитолу на полную громкость, чтобы заглушить горе. Бык, безостановочно жующий резину, взял свой ломик и, помахивая им, как тросточкой, вразвалку двинулся по дороге в сторону шурфов, чтобы изувечить всякого, кто попадется.

Через десять минут из кустов позади машины появился Вовец. В левой руке он держал помятый котелок, а в правой обушок. На нем была старая выгоревшая штормовка, широкий островерхий капюшон которой он натянул на лицо и пришпилил английской булавкой к вороту, а напротив глаз прорезал круглые отверстия. В этом наряде он походил на ку-клукс-клановца или, что больше соответствовало текущему моменту, на средневекового палача. Ему незачем было таиться и тихонько подкрадываться - Миша Шуфутинский орал на всю округу так, что заглушил бы и артиллерийскую канонаду.

Вовец поставил котелок на землю, сделал пару шагов и, широко размахнувшись, обрушил свое оружие. Слоеное лобовое стекло разбежалось частыми трещинами, утратив всякую прозрачность, обвисло, а стальное острие прошло внутрь. Тонкошеий завизжал от ужаса. Тут же посыпались обломки боковых стекол, следом настал черед заднего. Потом граненый клюв пробил потолок кабины. И ещё раз, и еще. Удары сыпались градом. Вовец работал быстро, сноровисто и деловито, обходя машину по кругу и обрабатывая со всех сторон. Внутри вопил и метался худосочный бригадир. Без своих клевретов он сразу стал жалок и слаб. Уже не грозился, а униженно просил прекратить. Даже выбросил наружу пригоршню смятых купюр, надеясь таким образом откупиться. Но Вовец твердо решил довести дело до конца. Кузов и дверцы напоминали дуршлаг, когда он распечатал капот и принялся крошить двигатель. Хрустнул аккумулятор, магнитола заткнулась, и стали слышны громкие вопли владельца этой кучи металлома. Он по-прежнему метался туда-сюда, но дверцы заклинило, выбраться наружу не имелось никакой возможности. Оставалось лезть в окно. И тонкошеий полез. Вовец только и ждал подходящего момента, чтобы закончить дело. Тут же подбежал и нахлобучил бригадиру на голову мятый котелок, наполненный грязью - так и брызнуло во все стороны. Тонкошеий разинул рот, чтобы заорать, но захлебнулся поганой жижей. Он попытался снять посудину с головы, потерял равновесие и вывалился из окна кабины, упершись руками в землю. При этом ноги ещё оставались внутри. Вовец крепко пнул тяжелым ботинком в днище котелка и забил его до упора - по самые ноздри. Только теперь он обратил внимание на валяющиеся в грязи смятые деньги. По-прежнему молчком, стал их подбирать, стряхивая липкую глину. Набралось с полтораста тысяч. Что ж, это компенсировало его вчерашние штрафные издержки и стоимость котелка. А моральный ущерб он уже возместил сполна. Рядом на дороге возился в грязи, как поросенок, тагильский Наполеончик, скулил и царапал ногтями алюминиевый котелок, пытаясь снять с головы, но тот сидел плотно.

Тут из-за поворота дороги появился Жвачный Бык, поблескивая на солнце стальным ломиком. Расстояние до него было приличное, метров двести, поэтому Вовец торопиться не стал. Спокойно положил обушок на плечо и направился в кусты. Перед тем как скрыться, ещё раз удовлетворенно взглянул на дело рук своих и идущего вдалеке вразвалку здоровяка. Тот, похоже, ещё не разглядел, что творилось с машиной и вокруг нее, а потому не спешил. Неожиданно у него за спиной из березняка выбежал человек в штормовке и брезентовых штанах и хлобыстнул Жвачного Быка доской поперек хребта с такой силой, что даже Вовец услышал гулкий удар по широкой спине, туго обтянутой черной курточной кожей. Здоровяк пробежал несколько шагов, но удержался на ногах. Тут же развернулся и, вскинув ломик, бросился в атаку. Вовец понял, что кто-то подключился к его войне, и кинулся на подмогу неизвестному другу, разбрызгивая грязь рифлеными подошвами. Но нападавший оказался не один. С противоположной стороны дороги из-за кучи сухих веток поднялся ещё человек в штормовке и с дубиной в руках. Он одним прыжком настиг здоровяка и огрел по спине. Тот поступил самым разумным образом - побежал к машине. Он летел прямо на Вовца, размахивая железякой, а бегущие следом мужики не могли его догнать. Вовец принял вправо, под левую руку бегущего. Теперь тому, чтобы ударить, необходимо было разворачиваться на ходу. И он развернулся, не мог, видно, упустить случая кому-нибудь череп размозжить. Ломик просвистел над присевшим Вовцом, как молния. И тут же стальной клюв обушка вонзился Быку в колено. С истошным воем тот покатился по земле, хватаясь за изувеченную ногу. Ломик отлетел в сторону. Подбежали запыхавшиеся мужики, свое дреколье они бросили по дороге и сейчас принялись с остервенением пинать поверженного врага. Чувствовалось, что они давно жаждали до него добраться и им было что припомнить. Впрочем, через пару минут угомонились. Один из команды, парень лет двадцати пяти, вытер лоб рукавом, оценивающе посмотрел на Вовца, лицо которого по-прежнему скрывал капюшон, и дружески кивнул: