Андрей Молчанов - Перекресток для троих

Вскоре, как вор шмыгнув в подъезд, я поднялся на свой этаж и, оглядываясь на дверь родной квартиры, отпер дверь квартиры соседа. Набрал номер ее телефона, оглядывая интерьер; портреты родителей Игоря на стене пришла мысль временно убрать...

Падший я тип... Но с претензиями, сволочь.

Ее голос.

- Марина?

Весь подбираюсь. Нервы - перетянутые струны. Аж звон под темечком. Сжимаю трубку, как рукоятку ножа перед дракой, в горле - одышка, а голос спокойный, ровный, насмешливый, не мой голос: нахожусь, мол, дома, в скуке беспечного выходного дня, болею - давление, мечтаю увидеться, но удобно ли выступить с приглашением посетить такого ординарного, почти безвестного, этакую знаменитую, осиянную славы лучами, признанную широкими массами трудящихся и бездельников... Не верю барабанным перепонкам своим: придет через час! Ну... дела!

Лицо горит. Противно лихорадит. И давление наверняка подскочило - тут, выходит, я не соврал. Иду на кухню. Так, чай есть, конфеты... Уже кое-что. Вспоминаю Эдика. Провожу некоторые параллели между собой и этим мазуриком. Чем в принципе я лучше его? Тем, что он равнодушно последователен в своей лжи, а я кувыркаюсь в сомнениях? Рождается определение:

"Я - личность Сомневающаяся, а значит - прогрессивная". Отчетливо представляю, как эта фраза ляжет на бумагу: "сомневающаяся" - с большой буквы, "прогрессивная" - с малой...

Усмехаюсь, но тут же цепенею лицом - на лестничной площадке подозрительно знакомые голоса... Приникаю к дверному глазку.

В мутной, сплющенной сфере вижу жену и тещу в шубах и с сумками видимо, собрались в магазин. Жена смотрит в мою сторону, и я, невольно приседая, ныряю прочь от глазка. Котяра пакостный. Аферист.

От кого-то слышал, что душа художника или светла, или порочна. Среднего не дано. Моя душа... подловата. Ну да я и не художник. Молодой циничный журналист, в часы досуга упражняющийся в рифмах. А что от такого ждать?

Плохо живу! Плохо.

МАРИНА ОСИПОВА

Безлюдье промерзшей в ночи улицы. Грязные сугробы, вспучившиеся над тротуарами, неровные пятна асфальтовых прогалин... Мертвый проспект, погасшие скворечники светофоров. На далеком, заслоненном неясными очертаниями зданий горизонте - фотографические вспышки зарниц. Пустыня города, забывшаяся в чутком, коротком сне.

Сижу на темной кухне, смотрю в окно. Пустота. Во всем. Ни мыслей, ни чувств. Память - зрение, обращенное в прошлое, - выхватывает фрагменты безумной, постыдной хроники: стандартная квартирка, темно-зеленые обои с рисунком в стиле ампир - вазоны и гербовые лилии; горка с сервизом поставленные на попа тарелочки с изображениями пасторальных пейзажей и полнотелых дам в туниках; укрытая классическим клетчатым пледом тахта, стол, чайник на лиловой кафельной подставке; серый сморщенный зефир в обколотой обеденной тарелке; его глаза - хищные, притягивающие блеском желания; рука сухая, крепкая; чистый голубой манжет рубашки, твердо выскользнувший из-под свитера; губы, роняющие пустоту никчемных слов...

Дура, дура и еще раз дура! Зачем пошла к нему? Что, думала - попьем чайку, побеседуем чинно на темы искусства, быта и, обменявшись мнениями и впечатлениями о жизни как таковой, расстанемся? Впрочем, довольно просто сказать: "Ну и дура же я!" - но трудно заставить себя поверить в то, что это действительно так. И все же - дура! Понимала ведь, что совершается глупость, и глупость свершилась! Наваждение какое-то. Позор. Шлюха! И чего только надо тебе, чего не хватает? Муж плох? В обиде на него? Нет. Тяга к острым ощущениям? Не страдаю. Внезапная страсть к автору сценария? Белиберда. Симпатичный парень, ну и что? Хотя сейчас мне этот симпатичный остро отвратителен, но пенять на него - все равно как пьянице на водку. А может, просто оступилась? Шла и оступилась. И теперь забыть. Не было. Ну а если и было, то оплошность, ошибка, пусть серьезная, однако больше не повторю ее.

Утешилась, да? Оправдалась? Все мы ищем оправдания своих падений, отсюда, наверное, столько заумных теорий о добре-зле и цинизма. Ну а что делать? Раскаяться перед мужем? Раскаялась, положим. Кому стало легче? Мне? Ему?

Итак, согрешила. Боже, прости меня - такую-рассякую. Нет, на бога уповать нечего. Да и о чем молить его? Чтобы в самом деле простил? Но надо верить в него, бога. Вспоминать мы его вспоминаем, когда затруднительно или совестно, а относимся к его существованию как к существованию воздуха, которым дышим, - бездумно, как к непреложной данности, а не как к высочайшему дару, которым с лихвой наделен каждый.

Итак, все ясно. Живи в ладу со своей ложью, руководствуясь выверенной истиной "Никто не без греха", и надейся на время - это лучший сеятель былья и идеальный адвокат между тобой и совестью, все сглаживающий, утрясающий и со всем примиряющий. А если и вспомнится ненароком грязь дня сегодняшнего, то отсеки, как острым лезвием, эти воспоминания - мыслишкой: дескать, измен на свете больше, чем было людей, - это раз; а затем муж, он тоже ведь... кто знает? Это два.

Пустота. Во всем. Пора спать. Утро вечера... И представляю утро, пробуждение свое. Представляю то первое, о чем подумаю со стыдом, с тоской, с ненавистью... нет, не к себе. К подлому соблазнителю Вове, к судьбе-злодейке конечно, она виновата!..

Завтра утреннего скандала с мужем не будет, точно. Напакостившие и сознающие, что напакостили, угнетены этой своей сознательностью.

Различаю в темноте белое пятно раковины с крючком склоненного над ней крана. Посуда, кстати, вымыта. Вся. Полностью.

ИГОРЬ ЕГОРОВ

Сижу в полуподвале конторы, курю, рассеянно поглядывая на своего нового инспектора Ирочку, склонившуюся над кипами справок и отчетов. Прелестная девочка: двадцати годков от роду, блондиночка с милой, еще по-детски свежей мордашкой, глазки такие томно-карие, но смышленые, а сложена - конец света! Так и подмывает чмокнуть ее в губки да и совратить при случае, но, к сожалению, не до того. Дел - миллион. Нескончаемые авторемонты, клиенты-взяточники, вороха страховых бумаг... Далее - воспитание моего вечно пьяного буддиста - в карауле стоять над ним приходится, чтобы только делом занимался, а результат - всего три отреставрированные иконы за месяц! Затем квартирный вопрос. Пробиваю через председателя, разбившего свой тарантас, кооператив в доме МИДа. Во имя таких вот Ирочек и независимой жизни в целом. Машину свою председатель-дипломат калечит регулярно, так что вопрос теоретически решен. Дело за деньгами. А с ними туго. Все, что успел заработать, - четыре тысячи, но, если принять во внимание, что час назад звонил папаня, сообщив, что завтра предстоит выкупать "Волгу", я - нищий человек. Звонил также Эдик, отныне - моя правая рука в делах ремонтных, сказал радостное: директор универмага, входящий в правление нашего гаражного кооператива, въехал спьяну на своем "Кадиллаке" в асфальтовый каток, и аванс за восстановление машины в размере трех тысяч нам уплачен. Это хорошо. Несколько не ко времени, правда. Сейчас основное - продать "Победу". Иначе прощай "Волга".