Андрей Молчанов - Схождение во ад

- Ну, капнул я ему клофелина, - неожиданно произнес Миша. - Ну и чего?.. Не смертельно же... Зато потом меня по башке кто-то... Череп чуть на фашистские знаки не разлетелся...

- Не "кто-то", а он! - Набриолиненный указал на Трепетова. Затем, прицелившись, толкнул кием шар. Пирамида рассыпалась, и сетки в двух лузах тяжело провисли.

- Грешен, - коротко ответил Трепетов. - Извини, Миша, но на моем месте ты поступил бы точно так же.

- Несомненно, - подтвердил человек с пробором и вкатил дуплет в среднюю и дальнюю лузы. Затем последовал изящный карамболь.

- Сука ты, Леха, - вяло заметил Михаил, не глядя на Трепетова.

Трепетов неотрывно смотрел на биллиард. Два последних оставшихся шара взгромоздились после отточенного удара в набитые сетки, желтея там выпуклостью костяных сфер.

Мастерство игрока, скорее всего, имело и другую ипостась, касающуюся приемов рукопашного боя, стрельбы и владения ножом. Внезапно ему припомнился задержанный китайский шпион, подготовкой которого восторгался весь генералитет КГБ. Шпион, за три минуты изучив содержание газеты "Правда", мог тут же процитировать текст со всеми точками и запятыми; стрелял же он из двух рук, поражая из ста целей все сто. Похоже, под крышей этого непонятного дома тоже находились подобные профессионалы, что Трепетову весьма не нравилось.

- Ну, с этим все ясно. - Набриолиненный, отложив кий, подошел к Мише, покровительственно похлопав его по щеке. Уведите, - обратился он к охране, подтолкнув Аверина к выходу из подвала. - А с вами, - задушевно улыбнулся Трепетову, - придется беседовать долго, с учетом, увы, ваших благоприобретенных навыков...

- Я плохо себя чувствую, - сказал Трепетов. - Вы обещали врача...

Человек с перстнем, вытянув жилистую шею в сторону "кентавра", требовательно щелкнул пальцами.

Тот незамедлительно распахнул дверцы встроенного в стену шкафа, за которыми таилась иная дверь - стальная, с "глазком".

Дверь, весившая, пожалуй, полтонны, повернулась на тщательно смазанных, хромированных петлях и перед Трепетовым открылось просторное помещение, чью обстановку составлял одинокий стульчик, вцементированный в кафельный пол и - стол с набором всяческих медицинских инструментов и ампул...

От ручек и ножек стульчика к полу свисали толстые кожаные ремни...

Трепетова пробрала горячечная дрожь.

- Мы обещали врача? - услышал он за спиной учтивый вопрос. - Через минуту врач будет, мы держим слово. Проходите и - чувствуйте себя как дома.

... Первоначально "Фема" представляла собой тайное общество средневекового ордена тевтонских рыцарей. В настоящем - "Фема" - нацистская террористическая организация, составленная из бывших офицеров СС.

Руководитель новой "Фемы", возглавивший ее в 1945 году - Хорст фон Пфлюгк-Гартунг, один из убийц К.Либхкнехта, во время второй мировой войны, - резидент немецкой разведки в Дании.

Организация действует на территории Европы, Южной и Северной Америки.

Основное предназначение: планомерные убийства германских офицеров, отрекшихся от своих клятв членов СС и сотрудничающих с союзниками.

Особо следует отметить расправы "Фемы" над немецкими военнопленными в лагерях Конкордия (Канзас), Хери (Техас), Тонкаво (Оклахома), Папаго-Парк (Аризона), Чаффи (Арканзас).

Члены "Фемы" считают себя боевой частью тайного ордена германских властителей, ныне оказавшегося в подполье. Многие из членов "Фемы" - воспитанники "орденсбургов" - специальных академий, созданных в 1943 году для подготовки нацистских руководителей германского генерального штаба.

Из справочных материалов ФБР

ИДЕАЛЬНЫЙ МИР

Пробуждение было тягостным: веки, словно залепленные ссохшейся глиной, отказывались разлепиться; в голове тяжело пульсировала свинцовая боль, и им владело единственное желание: вновь возвратиться в блаженное сонное небытие...

Он почувствовал, как чья-то мягкая, но уверенная рука взла его за запястье; спиртовой холод ущипнул кожу на сгибе локтя, и вслед за тем щекотно вошла в вену тонкая игла шприца...

Сквозь щелочку едва приоткрывшихся глаз он различил размытый овал молодого женского лица и тут же смежил веки, утопая в золотистой волне внезапно и странно нахлынувшего на него не то дурмана, не то сна, услышав напоследок словно сквозь вату:

- Это хорошее тибетское лекарство. Оно быстро нейтрализует отраву. В ней что-то от производных имидазолина...

- Да, к обеду он будет, как новорожденный, мой господин...

Волна, искрясь, властно и нежно подхватила его и потянула в какую-то сияющую, звенящую радостным и торжественным гимном пучину, и он покорно растворился в ее безмятежной, ласковой неге...

Вдруг - жестко клацнул некий переключатель, и Ричард с удивлением обнаружил себя на широкой удобной кровати со спинкой, составленной из концентрических позолоченных дуг.

В небольшой светлой спальне, возле низенького столика, заваленного таблетками и ампулами, сидела в кресле изумительной красоты блондинка с зеленоватыми приветливыми глазами.

- О-у, - сказала блондинка, вставая из кресла. Похоже, господин Валленберг пришел в сознание... - И - с очаровательной улыбкой подойдя к Ричарду, протянула руку, выскользнувшую из полупрозрачного кружева широкого рукава. Представилась: - Глория.

Ноги, кожа, зубки... Сон?

Взгляд глаз напротив как бы смеялся - и печально, и лукаво.

Он сжал нежные, мягкие пальцы...

- Не скрою, - сказал с запинкой. - Вы, Глория, прелестны. А... где, собственно...

- Вы у друзей, - ответила она поспешно, - вам скоро все объяснят. Ваша одежда в шкафу; одевайтесь и - спускайтесь вниз. - Она подняла руку в приветствии, и тут же исчезла за резной ясеневой дверью, оставив после себя лишь тонкий горьковатый аромат духов...

Свою одежду Ричард нашел в шкафу. Натянув брюки, подошел к окну, отдернул легкие занавески и - ахнул, невольно оперевшись ладонями о подоконник: окно выходило в глубокую пропасть, а вокруг - серо тянулся до горизонта горный нескончаемый массив, осыпанный редким снежком.

Где он?

С удивлением открылось, что ни тревоги, ни страха он не испытывает, равно как и привычной потребности в каком-либо анализе происходящего. Красотка Глория сказала, чтобы он спустился вниз? Что же, он спустится вниз.

Внизу, в затянутой гобеленами гостиной, несмотря на самый разгар ясного дня, горела люстра, а окна закрывали черные бархатные гардины, что в сочетании со скользским сиянием паркета и зеркалами в позолоченных рамах производило впечатление некоей заупокойной торжественности.

- Дневной свет режет мои старые глаза, - внезапно услышал Ричард и только тут заметил сидевшего в углу, в темно-вишневом бархатном кресле, сухонького старичка, уставившегося на него бесстрастно-оценивающим взором. Вероятно, вы слышали обо мне, - сказал старичок. - Меня зовут Фридрих Краузе. - И - замолчал, как бы ожидая подтверждения.