Анна Владимирская - Шоу на крови

— Она дежурила в ночь игры Стива.

— Так что с этой инсценировкой? Про ангела-хранителя?

— Да ничего особенного. Просто она мне спутала все психокарты. Пришлось сперва разбираться с привидением, а уж потом с убийствами.

— Какие такие психокарты? — спросила Лида.

— Так я называю привычную манеру поведения человека в определенных обстоятельствах. У каждого из нас она абсолютно соответствует психотипу, характеру, темпераменту. Возьмем, к примеру, такую ситуацию. Ты, Лидуша, купила новый роскошный плащ. Светлый. Идешь по улице. И вдруг какой-то водила въезжает в лужу и обливает тебя грязью с ног до головы. Машина останавливается, он выходит. Твой действия?

— О! Я ему такое расскажу, что он на всю жизнь запомнит! Еще и по морде врежу! — встрепенулась разомлевшая было в кресле актриса.

— Олег, а вы?

— Ну… Я его заставлю проехать со мной в химчистку и заплатить за ущерб.

— Вот видите. Каждый из вас ведет себя, сообразуясь со своей поведенческой психокартой. Лида выпустила пар, для нее важна эмоциональная разрядка. Вы, Олег, поступили как бизнесмен. Вам причинили ущерб, и вы хотите минимизировать нанесенный вред. Теперь вернемся к нашим музейщикам. Та святая троица, создавшая фантом «ангела — хранителя», не могла никого убить. У них другая психокарта. Кстати, мне вообще было очень трудно вначале, потому что каждый что-то скрывал. Поди попробуй догадаться — что! Помните, я рассказывала вам, что неправду чувствую, но вот ее содержание… Только когда достаточно пообщалась с каждым из музейщиков, выяснила. Ну, что скрывали Хижняк, Аросева и Суздальская — понятно: игру в ангела-хранителя. Труднее было с Наливайко, художником-копиистом. Но и он потом признался, что делает копии картин по фотографиям, и боится, что его застукают: в музее ведь фотографировать запрещено. Секретарша Баранова, оказывается, поставляла в скандальные газетенки информацию о происходящем в музее. За деньги, конечно. Лужецкая с Юдиной скрывали, что меняются сменами. А еще одна смотрительница, Федоренко, или, как ее называли, Маргоша, как я догадалась, сама придумала всю историю с визиткой Воскресенского. Она изготовила ее в своем издательстве методом шелкотрафарета… Прямо цепная реакция игр! Теперь понятно?

— Гениально! — выдохнул дым Чепурной и закашлялся.

— Попей воды. — Лида смотрела на Веру вопросительно, пока бизнесмен ходил пить воду в палату. — Таким образом, ты исключила почти всех музейных.

— Думаю, ты зря лечишься от сотрясения мозга. Голова у тебя работает как надо. — Вера приобняла подругу.

Той явно был приятен комплимент, и она шепотом спросила:

— Пока Олежки нет, скажи, а сексом когда можно будет заниматься? Это при сотрясении не вредит?

Лученко прыснула. Потом расхохоталась так, что у нее даже слегка повлажнели глаза. Промокая их носовым платком, она сквозь всхлипы пробормотала:

— Ты, Лидка, не от того лечишься! Тебе нужно «хотюнчик» лечить! А то он у тебя…

В этот момент на балкон вышел Олег и сразу спросил:

— Кто такой хотюнчик?

Обе женщины захохотали так заливисто, что прибежала медсестра — выяснять, все ли в порядке с больной Завьяловой. Сестру успокоили, но она строго предупредила, что придет делать укол.

— Что тебе колют? — спросила подруга-врач.

— Витамины, — ответила подруга-актриса, вытирая лицо от слез смеха.

— A-а! Олег, нужно вернуть даму на ложе. Сейчас ей будут делать укол.

— Да у меня от этих уколов вся попка в шишках! — пожаловалась больная.

— Ты меня нарочно провоцируешь? — спросил возлюбленную мужчина, кладя ее в постель. — Ужасно хочется промассировать все твои шишечки!

Появилась медсестра, неся перед собой лоток со спиртовыми ватками и шприцем. Быстро сделала укол и покинула палату. Вера вошла с балкона в комнату и, присев на край кровати, продолжила:

— Финал моих музейных «раскопок» таков: я стала подозревать смотрительниц. Несмотря на то, что они такие ветхие, а убиты двое взрослых сильных мужиков.

— Да… Ничего себе ветхие! Эта бабулька Юдина душила Гарика Дрозда с силищей анаконды! Притом что ростом она мне до пупа, — вмешался Чепурной, его даже передернуло от жутких воспоминаний.

— До музея она всю жизнь протрубила на заводе разнорабочей. Завязывала коробки с продукцией проволокой, той самой, которой потом пыталась удушить Дрозда. Так что на самом деле она очень сильная бабка. Что ж вы хотите, ведь она всю жизнь вкалывала физически.

— Но как ты выбрала именно ее из трех? — не могла понять Завьялова.

— Было два момента. Она уж очень агрессивно реагировала на все происходящее в музее. Искусство вообще вещь сильнодействующая, а в нашем случае Юдина оказалась «жертвой искусства» — считала, что защищает святое. Но при этом социально оставалась эдакой пролетарской костью, и все эти картины и скульптуры, которые она охраняла от туристов, на самом деле были ей чужды. Она наслаждалась своей ролью охранницы. «Не трогать! Не прикасаться! Не прислоняться! Не подходить!» Возможность быть начальницей, командовать — вот от чего она кайфовала. Такого никогда не было за всю ее пролетарскую жизнь. Это первый момент. И второй мне подсказал Андрей…

— Кстати, как он там, в Париже? Не боишься, вдруг закрутит роман с парижанкой? — испытующе посмотрела на Веру подруга.

— Не боюсь, — просто ответила та. — Так вот, мы с ним переписывались. И в одном из писем он вспомнил историю о такой, знаете, сердобольной старушенции, которая все время приносила к нему в клинику котов: то кастрировать, то усыпить. Андрей предлагает: «Давайте поборемся за жизнь четвероногого пациента». А она говорит: «Нет! Усыпите!»

— И при чем здесь это? — не поняла подруга.

— А это, Лидонька, еще не все. Тут есть тонкость. Она своих котов называла фамилиями членов Политбюро. Может, помнишь, был такой высший партийный орган в нашем детстве. Значит, был у нее кот Косыгин, сокращенно Кося, были Пельше и Щербицкий. И вот, допустим, у кота Хрущева ухо драное, а она нового принесла. Значит, старого — усыпить, а нового назвать Брежневым. Ощущаете системку?

— Ха! Потрясающе! — хохотнул Чепурной. — Потом, значитца, принесла котяру Андропова, и тогда Брежнева — к ветеринарам, усыпить к чертям собачьим! Черненко нашла — Андропова на фиг!..

— Именно. И я почуяла здесь кое-что. Ту неизбирательную спокойную жестокость, с которой совершались убийства в музее. С которой совершалась в советские времена диктатура пролетариата. Ведь что такое диктатура пролетариата? Это руководство людьми не с помощью терапии, как в цивилизованных странах. Или как в религиях, где является аксиомой, что человек грешен и его надо лечить, то есть направлять. А это хирургия, когда больного от всего режут. Насморк — на операционный стол. Голова болит — под скальпель. Причем при диктатуре пролетариата оперируют не хирурги, а каждый, кто вбежал на пять минут в операционную. То есть человека гораздо проще зарезать, убрать, чем лечить и исправлять. Кто мог впитать так эту систему, чтобы применять ее к котам? Человек пожилой, выросший в те времена, причем человек пролетарской закваски. Именно такой человек мог убить охранника только для того, чтобы наказать буржуя Маркоффа. Обрушить статую на режиссера лишь за то, что он надругался над произведениями искусства. В общем, я позвонила Зое, больше для очистки совести. Но когда узнала фамилию этой старушки — Юдина…