Анна Данилова - Любовница не по карману

Но это – Федор. Бог с ним. С ним все было ясно. Особенно после того, как его не стало. Мы убили его. И вместе с отцом закопали его труп в лесу…

Но Зоя… Я никак не мог понять, почему не ненавижу ее, почему не «сдаю» отцу? Что сделалось со мной, почему я принял ее сторону? Возможно, потому, что я жалел ее. Я вдруг понял однажды, что она вышла замуж за моего отца, просто чтобы спастись, не погибнуть на улице. Ведь она тогда была больна, без денег, без жилья… И кто знает, если бы отец взял ее к нам в семью просто как, скажем, домработницу и спас бы ее таким образом, возможно, все сложилось бы совершенно иначе, и ей не пришлось бы разыгрывать роль влюбленной в него женщины. А так… Видя, какие чувства она вызывает в моем отце, Зоя просто не смогла не подыграть ему. И получалось, что она все это время была с ним несчастлива. Она как бы продавала себя за возможность жить в тепле и комфорте.

Словом, все это было слишком тяжело для меня, слишком сложно. Я и отца жалел, и Зою, и Федора… Хотелось всем помочь, а в результате – мое желание поспособствовать тому, чтобы Зоя из ангела превратилась в обыкновенную, с ворохом недостатков женщину, которую возжелал бы мой отец, – обернулось страшной трагедией… Она, возможно, сама того не осознавая, здоровая, крепкая, из крови и плоти, полюбила – ее тело полюбило молодого, полного сил парня, Федора. И он тоже увидел в ней красивую, соблазнительную женщину, и разница в возрасте, может быть, лишь усилила их сексуальный пыл…

…Федор. С пулей в голове он еще какое-то время лежал под кроватью. Зоя, впавшая в шок оттого, что ее муж совершил убийство, рыдала в кухне, и отец успокаивал ее как мог. А я должен был сделать так, чтобы она никогда в жизни не узнала, что мой отец убил ее возлюбленного. Надо было срочно что-то предпринять, каким-то образом дать ей понять, что Федора больше нет и не будет. Но если не говорить ей, что он мертв, значит, надо придумать, что он куда-то уехал. И причина должна быть серьезная, учитывая, какие сильные чувства он испытывал к моей мачехе. Вариантов не было – следовало написать ей письмо от его имени, в котором он объяснил бы причину своего отъезда. И я, сидя в своей комнате, в то время как труп моего друга все еще лежал в спальне под кроватью (я знал, что отец и не пошевелится, чтобы что-то предпринять, поскольку он был оглушен собственным поступком и был неадекватен), быстренько набросал текст: «Зоя, дорогая, я исчезаю. Я так больше не могу. Понимаю, что недостоин тебя, я не могу дать тебе то, что ты имеешь сейчас, и я не хочу, чтобы ты была несчастна. Прошу тебя, постарайся забыть все, что было, всю нашу любовь, и продолжай жить так, словно меня никогда и не было…»

Я знал, что Федор – задолго до знакомства с Зоей – собирался в Сургут, хотел заработать денег. В свое время он как-то совсем уж случайно, под влиянием какого-то своего знакомого, окончил курсы сварщиков в Мытищах. Опыта у него, конечно, не было, но он страшно гордился тем, что получил еще одну и уж точно востребованную специальность. Возможно, он упоминал об этом и о Сургуте, общаясь с Зоей. В любом случае, отправив его мысленно в Сургут, я решил, что это, будь Федор поумнее, было бы самым верным и логичным решением.

«… Я поеду в Сургут, так что за меня не переживай. Заработаю денег, а дальше видно будет… Прошу тебя, прости меня, шалопая, за то, что я был с тобой так нежен. Я люблю тебя. Возможно, мы когда-нибудь и встретимся. Береги себя. Твой Ф .»

Зная Федора, я подумал, что письмо написано почти в его стиле. Он часто сам себя называл шалопаем, да и слово «нежность» он использовал где надо и где не надо. Да и письмо получилось не совсем жестокое, как раз такое, чтобы и Зоя не очень сильно обиделась и поняла, что Федор еще не дозрел до серьезных отношений, и чтобы искать его не помчалась, зная – он еще не готов связать с ней свою жизнь. Да даже если предположить, что она, обезумев от страсти, отправится в Сургут искать своего любовника (даже если бы он был бы жив), шансов разыскать его там у нее практически нет. За то время, что мы жили вместе, я узнал ее немного, поэтому реально мог предположить: она слишком уж дорожит своей комфортной сегодняшней жизнью, чтобы променять ее на бесполезные, трудные поиски Федора.

Придумывать способ, как передать ей письмо, я не стал. Просто положил его в машину, в отделение для перчаток, пусть думает, что Федор оставил там конверт во время их последнего свидания.

Еще меня мучил вопрос: насколько близки были Зоя с Федором, к примеру, поделилась ли бы она с ним тем, что произошло в нашей семье, или все-таки нет? Рассказала бы о том, что мой отец совершил убийство?

В любом случае Федора не было в живых (но мне еще долгое время в это не верилось!), и оставалась надежда, что Зоя будет молчать.

Я спрашивал себя, почему она так плачет и рыдает: на самом ли деле ей жаль моего отца – он несколько раз за вечер порывался пойти в полицию и сдаться – или она элементарно боится остаться без средств к существованию? После истории с Федором, когда мне стало ясно – она не любит отца, что еще я мог предположить в отношении этой женщины? Я запутался во всем этом, не знал, что мне и думать.

А думать-то было необходимо. И действовать. Быстро. Требовалось избавиться от трупа, срочно.

…Они пили водку, когда я, вернувшись из гаража, откуда я как бы принес моток проволоки (хотя на самом деле я относил в машину письмо «от Федора»), вошел в кухню и внятным голосом, проговаривая каждое слово, сказал, отрезвляя их и приводя в чувство:

– Значит, так! Я сейчас упакую тело в ковер, замотаю его проволокой и ночью, когда весь дом будет спать, мы с тобой, папа, вынесем его из квартиры, погрузим в машину и поедем за город, в лес. Мы должны спрятать тело, закопать его. Если ты намерен идти сдаваться – иди! – Я почти выкрикнул это, захлебываясь в подступивших к горлу рыданиях. Оказывается, я в тот момент тоже был на грани. – Тебя, ясное дело, посадят, потому что, как ни крути, ты убил человека, а тот пистолет, которым он пригрозил тебе, ты сам знаешь, – просто игрушка… К тому же в полиции свои правила и законы помимо реально существующих. Еще одно раскрытое убийство! Ура! Ты понимаешь, о чем я? Если ты признаешься, – продолжал я втолковывать ему, – тебя посадят! Твое дело, которым ты занимался всю жизнь, погибнет на корню, если, конечно, кто-нибудь из твоих коллег не окажется слишком ушлым и не воспользуется твоими драгоценными формулами… Зоя вновь останется одна, без поддержки, и к ней начнут свататься какие-нибудь придурки, для которых она, – я старался не смотреть на нее, – с ее шикарной машиной и деньгами окажется лакомым кусочком… Ты разве не видишь, как она добра и наивна, ее же охмурят, обманут, ограбят и бросят…