Дик Фрэнсис - Смерть на ипподроме (Кураж, Нерв)

Я глянул в зеркало. Грим смягчил кожу и сгладил черты лица. Но мне это не очень понравилось.

— Грим нужен для того, чтобы выглядеть нормально, — объяснила гримерша. — Иначе вы будете казаться больными.

Баллертон нахмурился и заворчал, когда одна из них стала пудрить его лысину. Но гримерша вежливо настаивала:

— Иначе она будет слишком сильно блестеть!

Он заметил, что я ухмыльнулся, и даже сквозь грим стало видно, как лицо его налилось кровью. Он не из тех, кто способен понять шутку в свой адрес, и мне следовало это знать. Я вздохнул. Уже два раза он при мне оказывался в положении, которое, как он считал, умаляло его достоинство. И, хотя я ничего против него не имел, получалось, будто это нарочно.

Мы вернулись в студию. Кемп-Лор предложил нам занять свои места на возвышении.

— Сейчас я расскажу вам о программе передачи. После музыкального вступления я буду разговаривать с вами, Джон, как мы условились. Потом Роб расскажет вам, какую жизнь он ведет. У нас есть пленка со скачками, в которых вы участвуете. Я думаю пустить ее сразу после начала. Вы увидите ее на экране вот там. — Он указал на монитор. — Посмотрим, как все получится. Главное, разговаривать естественно. Успех передачи зависит от вас. Я уверен, вы оба блестяще справитесь со своей задачей!

Эту энергичную речь он закончил ободряющей улыбкой, и я почувствовал, как мне передается его уверенность.

Один из ассистентов в спортивной куртке поднялся на возвышение, налил в чашки кофе, затем откупорил коньяк и плеснул в бокалы на донышко.

— Дирекция не жалеет затрат, — весело объявил он и предложил нам по сигаре.

— Две минуты, — раздался голос.

Все окружающее погрузилось в темноту, а на экране появилось крупное изображение кофейных чашек. Затем новая картинка — мультипликационная реклама бензина. Теперь на мониторе было то изображение, которое шло в эфир.

— Тридцать секунд. Пожалуйста, тише!

Все смолкло. Я взглянул на монитор: шла реклама мыльных хлопьев. Стояла мертвая тишина. Из кофейных чашек поднимался легкий пар. Все замерли. Кемп-Лор, глядя прямо в круглый черный глаз камеры, приготовил свою известную улыбку. Она держалась на лице минут десять.

На мониторе лошади проскакали галопом и исчезли. Гордон быстро опустил руку, зажегся глазок, и Кемп-Лор начал приятным интимным голосом, адресуясь прямо в миллионы гостиных:

— Добрый вечер… Сегодня я собираюсь представить вам двух людей, крепко связанных конным спортом, но взирающих на него как бы с разных полюсов. Первый из присутствующих здесь — мистер Джон Баллертон… — Он дал ему отличную аттестацию, безбожно преувеличив его значение. Существует еще около пятидесяти других членов Национального комитета по конному спорту. В том числе и отец Кемп-Лора. И все они — не менее деятельные и увлеченные, чем толстяк, гревшийся сейчас в лучах славы.

Искусно направляемый Кемп-Лором, он поведал о своих обязанностях одного из трех распорядителей на скачках: он должен выслушивать обе стороны, если возникают возражения против победителя, по справедливости награждать достойного и взыскивать с жокеев и тренеров за малейшее нарушение правил, штрафуя их на пятерку или на десятку.

Я смотрел его выступление по монитору. Кемп-Лор добился того, что ни один зритель не мог заподозрить в нем того надутого, нетерпимого типа, которого мы знали по скачкам.

Кемп-Лор улыбнулся в камеру.

— А теперь, — объявил он с видом человека, приготовившего угощение, — я познакомлю вас с Робом Финном. Он жокей молодой и только пытается сделать карьеру в стипльчезе. Мало кто из вас слышал о нем. Он не побеждал в больших состязаниях, не скакал на знаменитых лошадях. Именно поэтому я и пригласил его на встречу с вами. Он поможет вам понять, чего это стоит — пытаться пробиться в спорт, связанный с весьма серьезной конкуренцией. Но для начала кусок фильма, в котором Финн заснят в действии. Он в белой кепке, четвертый сзади.

Узнать меня было легко. Это была одна из первых скачек, в которой я участвовал, и моя неопытность выглядела весьма очевидно. За те две секунды, что длился фильм, белая кепка оказалась предпоследней. Нельзя удачнее продемонстрировать неумелого жокея. Пленка кончилась, и Кемп-Лор спросил, улыбаясь:

— С чего вы начали, когда решили стать жокеем?

— Я знал трех фермеров, которые сами тренировали своих лошадей. И попросил их разрешить мне попробовать себя.

— И они согласились?

— В конце концов — да.

Я мог бы добавить: «После того, как я обещал отдать гонорар за скачки и не требовать возмещения расходов». Но метод, которым я воспользовался, чтобы уговорить фермеров, шел против правил.

— Обычно жокей стипльчеза, — сказал Кемп-Лор, оборачиваясь к красному глазку, — начинает или как жокей-любитель, или как ученик на скачках без препятствий. Но, насколько мне известно, у вас, Роб, было иначе?

— Я начал слишком поздно, чтобы стать учеником. И не мог быть любителем, поскольку зарабатывал ездой на лошадях.

— В качестве конюха?

— За редким исключением, жокеи моего уровня начинали именно так. Но мой случай не очень типичен.

«Что ж, — подумал я с удовольствием, — не захотел слушать меня тогда, и если ты теперь получаешь в ответ не то, что ожидал, — не моя вина.»

— Видите ли, я несколько лет бродил по свету. Служил на скотоводческих фермах в Австралии, в Южной Америке. Около года в Южном Уэльсе был в странствующей группе родео. Знаете: «Десять секунд на спине дикой лошади», — улыбнулся я.

— О… — Брови интервьюера поднялись: — Как интересно! (И похоже, так оно и было.) Если бы у нас имелось больше времени, мы бы послушали ваши рассказы. Но я хотел, чтобы наши зрители получили представление об экономическом положении жокея вашего уровня… Ваш гонорар составляет десять гиней, верно?

И он стал расспрашивать меня о моих финансовых делах: сколько я трачу на дорогу, на плату гардеробщикам, замену костюмов для верховой езды и т. д.

Выяснилось, что мой доход был куда меньше, чем если бы я стал, например, водителем грузовика. А мои перспективы на будущее ничуть не лучше. Я почти ощутил, как у каждого зрителя промелькнуло в мозгу: он же просто дурень!

Кемп-Лор почтительно обратился к Баллертону:

— Джон, можете ли вы как-нибудь прокомментировать то, что мы услышали от Роба?

На авторитетной физиономии Баллертона появилась злобная усмешка.

— Все эти молодые жокеи слишком много жалуются, — хрипло заявил он, игнорируя тот факт, что я не жаловался ни на что. — Уж коли они не искусны в своем деле, нечего ждать, что им будут платить много. Владельцы скаковых лошадей не хотят рисковать своими деньгами и шансами на победу. Я говорю так, поскольку я и сам владелец лошадей.