Дик Фрэнсис - Смерть на ипподроме (Кураж, Нерв)

— Но ваш гольф…

— Поеду позже, — спокойно ответил он. — Говорите!

И я заговорил. Рассказал ему, что случилось с Артом и с Грэнтом, с Питером Клуни, с Тик-Током и со мной. А потом я рассказал ему о Морисе Кемп-Лоре:

— Он родился в семье, где садятся в седло, едва научившись ходить. И у него для стипльчеза вполне подходящее сложение. Но лошади вызывают у него приступы астмы. Поэтому, как всем известно, он не может участвовать в состязаниях. Прекрасное объяснение, верно? Он вызывает невольную симпатию. Обаяние его так велико, что любой собеседник начинает прямо-таки сиять. Он слышит все, что говорится на ипподроме — начиная от распорядителей и ниже… И, я считаю, он пользуется своим влиянием, чтобы сеять семена сомнений насчет жокеев.

— Продолжайте, — настаивал сэр Кладиус Меллит. Лицо его было непроницаемо.

— Особенно под его влиянием находятся тренер Корин Келлар и член комитета по конному спорту Джон Баллертон. Ни один из них доброго слова не скажет о жокеях. Думаю, Кемп-Лор выбрал их в друзья исключительно потому, что эти низкие душонки мигом подхватывают и распространяют все инсинуации, которые он им подбрасывает. И мне кажется, все скверные слухи исходят от Кемп-Лора. И даже основания для слухов подстраивает он сам. Почему ему не быть довольным тем положением, которое он занимает? Ведь жокеи, которым он пакостит, любят его и радуются, когда он к ним обращается. Так почему ему хочется уничтожать их?

Сэр Кладиус ответил:

— Вероятно, этот человек с раннего детства ненавидит своего отца и завидует ему. Так же относится он и к сестре. Но подавляет эти чувства. К несчастью, вся агрессия перенесена на людей, которые обладают ненавистными ему способностями и качествами. Таких индивидуумов можно понять, лечить и простить их.

— Я не могу простить его. Я должен его остановить.

Сэр Кладиус внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Вы должны быть абсолютно уверены в фактах. Пока — это только догадки. Он общественный деятель с положением, а вы предъявляете ему слишком серьезные обвинения. Вам нужны железные факты. Иначе скажут: вы объясняете случившееся злым вмешательством, чтобы уйти от осознания своей внутренней неудачи. Своего рода астма сознания.

Я вздохнул.

— Психологи воспринимают просто — хоть что-нибудь?

Он покачал головой:

— Мало что объясняется просто.

— Я добуду факты, И начну сегодня же, — я встал. — Спасибо, что вы согласились принять меня и выслушали столь терпеливо… И приношу искренние извинения по поводу вашего гольфа.

— Не так уж я и опоздаю, — успокоил он меня. На пороге, пожимая мне руку, он предупредил: — Роберт, будьте осторожны. Действуйте с оглядкой. Если вы правы насчет Кемп-Лора, — а очень возможно, что так оно и есть, — вы должны обращаться с ним осмотрительно. Заставьте его лечиться. Не загоняйте человека в угол. Его душевное здоровье может оказаться в ваших руках.

Я сказал резко:

— Не могу смотреть на него с ваших позиций. Мне он кажется не больным, а негодяем.

— Где кончается болезнь и начинается преступление… Об этом спорят веками, и нет двух людей, придерживающихся одного мнения. Но будьте осторожны. И привет родителям! — Он улыбнулся и захлопнул дверь.

Свернув за угол, я сперва отправился в пахнущую чистотой парикмахерскую и с удовольствием побрился. Потом в кафе поблизости заказал тройную порцию яичницы с беконом. И наконец стал размышлять над тем, где и как откопать железные факты.

Ясно, что фактов, которых я смогу добыть, крайне мало. И, раскапывая их, я должен буду преодолеть барьеры жалости и презрения. Лекарство горькое. Но если я хочу вылечиться, придется его проглотить.

Из кафе я позвонил Тик-Току.

— Ты сегодня занят?

— Сделай одолжение, друг, не задавай неприятных вопросов с утра. А ты?

— Ублюдок, вот ты кто. Мне машина нужна.

— Если ты задумал броситься на ней в море — не дам.

— Ничего похожего.

— Рад это слышать. Но если все-таки надумаешь броситься — дай мне знать, я составлю компанию, — тон у него легкий и шутливый. Но скрытое за ним отчаяние не нуждается в комментариях.

— Я хочу навестить конюшни… — начал я.

— Какие? — перебил он.

— Некоторые… Примерно шесть, если не считать конюшни Эксминстера и Келлара. Но туда же придется проникнуть.

— Ну и храбрец же ты! — воскликнул Тик-Ток.

— Спасибо. Ты, пожалуй, единственный во всей стране, кто так считает.

— Прости! Я не хотел!..

Я засмеялся.

— Брось! Где сейчас машина?

— За окном. Но сегодня нет смысла ехать — все тренеры будут на скачках.

— Надеюсь, что так.

— Что ты затеял? — подозрительно осведомился он.

— Восстановить поруганную славу рода Финнов. Я успею на поезд в десять десять. А ты встретишь. Идет? — И я положил трубку, не обращая внимания на его протесты.

В Ньюбери, на станции, он уже ждал меня. Одет в щегольской, затянутый в талии пиджак для верховой езды, длинный, как в восемнадцатом веке. И еще невероятно узкие галифе из рубчатой ткани.

Пока я оглядывал его с ног до головы, он наслаждался иронической усмешкой.

— А где же шейный платок, кружевные манжеты и шпага?

— Я человек завтрашнего дня. Вместо шпаги при мне «Моментальная защита против радиации. Будьте готовы встретить опасность», — рассмеялся он, процитировав рекламу.

У юного Тик-Тока безошибочно реалистический взгляд на мир.

Он уселся за руль.

— Куда едем?

— Едем, но без тебя!

— Нет, машина наполовину моя. И я еду, куда и она. — Он твердо решил, это было ясно. — Так командуй!

— Ну ладно… — Я выудил из кармана список, составленный в поезде, и показал ему. — Вот те конюшни, в какие я хочу попасть. В таком порядке, чтобы поменьше было обратных прогонов, но и так езды предстоит много.

— Ого! Хэмпшир, Суссекс, Кент, Оксфорд, Лестер и Йоркшир. А сколько ты собираешься пробыть в каждом месте? Нет, в один день этого не одолеть! Ты и так выглядишь усталым.

Я действительно чувствовал себя усталым, но меня смутило, что это так заметно. Я-то полагал, что бритье, завтрак и возвращение веры в себя скомпенсируют отношения предыдущих дня и ночи.

— Махнем сначала в Кент, а по дороге расскажешь, зачем мы едем. — Он спокойно включил зажигание, и мы двинулись. Сказать по правде, я был рад его обществу. Мы собрали свои вещички, и Тик-Ток направил тупой нос «мини-купера» в сторону первой по списку конюшни Корина Келлара в Хемпшире.

— Ну, валяй, выкладывай.

— Нет. Я не буду тебе ничего объяснять. Смотри и слушай. А потом сам мне скажешь.

— Ну и тип же ты! Надеюсь, ты учитываешь, что мы оба сейчас, мягко говоря, не в числе тех, для кого стелют красные ковры?

— Смотри лучше на дорогу, — посоветовал я.

— Я, верно, никогда тебя не раскушу. Мне казалось, что тебе очень трудно… Но встретил тебя сегодня — и мне самому стало веселее. — Насвистывая, он нажал на акселератор к обширным, хорошо ухоженным конюшням Корина мы приехали в тот момент, когда конюхи чистили лошадей после второй утренней выездки. Артур, главный конюх, нес через двор ведро овса. Привычная морщинистая улыбка, которой он всегда приветствовал меня, появилась было у его глаз, прежде чем он вспомнил. И приветливость смешалась с замешательством.