Наталья Александрова - Клавесин Марии-Антуанетты

– Это моя подруга, мадам… мадам де Грис! – принцесса на ходу придумала имя для Антуанетты. – Она очень хотела взглянуть на вас.

– Ну что ж, если хотела, милости прошу… – Женщина в черном сдержанно поклонилась, пропустила обеих дам в свой домик и плотно закрыла за ними дверь.

Внутри домика было темно и чадно. Его освещала единственная свеча, та самая, в оловянном подсвечнике, да еще дымное пламя очага, над которым булькал котелок с каким-то подозрительным варевом. Посреди комнаты стоял стол, накрытый алой скатертью. На этом столе лежали какие-то странные темные карты, стояли хрустальный бокал и темная, запыленная бутылка.

Из угла донеслось негромкое ворчание.

Мария-Антуанетта взглянула в том направлении и увидела свернувшегося на полу большого черного пса.

– Не бойтесь, госпожа, – поспешила успокоить ее хозяйка. – Цербер вас не тронет. Он знает, что вы – гости, мои гости. Не желаете ли снять свой плащ?

– Нет, – принцесса Роган опередила подругу. – Мадам де Грис останется в плаще. Ей зябко…

– Как вам будет угодно, госпожа! – Хозяйка поклонилась Антуанетте. – Если так, не угодно ли вам будет начать? Время для этого самое подходящее…

Наверху, над головой королевы, раздался странный скрипучий звук. Мария-Антуанетта подняла голову и увидела пристроившегося на потолочной балке черного ворона. Ворон снова каркнул – словно скрипнула несмазанная дверь.

– Угомонись, Шарль! – прикрикнула на него хозяйка. – Нашим гостям не до тебя!

Женщина в черном подняла со стола темную запыленную бутылку, налила из нее в бокал рубиновое вино, протянула его Марии-Антуанетте:

– Выпейте, госпожа!

Королева нерешительно взяла бокал, переглянулась с подругой. Принцесса Роган едва заметно кивнула, улыбнулась одними глазами, подбадривая ее. Антуанетта поднесла бокал к губам, отпила немного. Вино было странным. В нем был привкус полевых трав, и осенних яблок, и чего-то едва уловимого, давно забытого. Королева вспомнила свое детство, дворец Шенбрунн, старшего брата…

Женщина в черном отвернулась, подошла к очагу и бросила в огонь щепотку какого-то порошка. Огонь вспыхнул ярче, выбросил сноп разноцветных искр. В комнате запахло пряно и волнующе – осенним полем, ночным садом, таинственным лесом…

– Услышь меня, госпожа, услышь меня, повелительница! – заговорила колдунья неожиданно высоким, сильным голосом. – Услышь меня, Геката, обутая в красное, повелительница перекрестков, дочь Аристея! Услышь меня, владычица лунного света! Ты, бегущая по земле, не приминая травы, ты, рыщущая в темноте, преследующая свою добычу в ночи! Ты, блуждающая среди могил, трехликая, змееволосая! Услышь меня, Геката, матерь тьмы, повелительница колдовства! Заклинаю тебя черной собакой, черным вороном, черной змеей!

Королева забеспокоилась, прикоснулась к вискам: там внезапно забилась боль, мучительная, нарастающая. Голос колдуньи ввинчивался в голову, раздражая и мучая…

Хозяйка снова подошла к ней, уставилась в упор своими глубокими черными глазами:

– Пейте, госпожа! Вы должны выпить это вино, если хотите узнать…

– Узнать – что? – растерянно переспросила Антуанетта.

Женщина в черном не ответила.

Королева снова поднесла бокал к губам. Рука ее слегка дрожала, мелкие белые зубы стучали о край бокала. Она сделала глоток, еще один… взгляд ее был прикован к странной хозяйке. Вкус вина изменился… да полно, вино ли это?

Из-под черного покрывала свесился кулон на тонком кожаном шнурке. Мария-Антуанетта разглядела странный узор из темного старинного золота: вертикальный ромб, а в нем – полумесяц и ключ.

Кулон странно притягивал ее, он завладел ее сознанием. Он раскачивался из стороны в сторону, и взгляд Марии-Антуанетты послушно следовал за ним. Королева хотела что-то сказать, хотела прервать странный обряд…

Но темная избушка вдруг растаяла, исчезла.

Теперь Мария-Антуанетта стояла на дворцовом балконе рядом с королем, на руках у нее был ребенок. Ее супруг, Луи, улыбался слабой, беспомощной, жалкой улыбкой.

Внизу, возле стен дворца, кипела грязная, грозная, отвратительная толпа – тысячи и тысячи нищих, оборванных женщин. Они заполняли все свободное пространство перед дворцом, волнуясь и выплескиваясь на ухоженные версальские дорожки, как бурное, беснующееся море. Впереди них гарцевала на вороной лошади красавица с жестоким, беспощадным лицом, в красном изорванном платье, в красной шляпе с красными перьями, с кривой саблей в руке… каким-то непостижимым образом королева знала ее имя – Териен де Мерикур…

– Хлеба, хлеба! – кричали тысячи женщин.

– Нужно уехать в Париж… – прошептал Луи, едва разжимая губы, продолжая жалко, вымученно улыбаться. – Там мы будем в безопасности… там есть верные войска…

– Хлеба, хлеба! – неслось снизу.

Вдруг эта картина померкла, словно невидимая рука перевернула следующую страницу.

Теперь королева была одна – с ней не было ни Луи, ни маленького сына. Впрочем, сын, ее маленький Луи, названный именем отца, был с ней – на шее, под черным траурным платьем, она бережно хранила его портрет и локон золотистых волос, спрятанный в детскую перчатку.

Она находилась в жалкой, бедно обставленной комнате – узкая койка, два шатких стула и умывальник составляли всю ее обстановку. Голые стены были сырыми и холодными, от них тянуло ледяным сквозняком, и тело королевы сотрясал мучительный озноб. Дверь была заперта, единственное окно выходило во двор… в пустой тюремный двор, где не росло ни травинки, ни деревца.

Мария-Антуанетта вскочила, подбежала к двери, заколотила в нее кулаками…

За дверью послышались шаги, лязг железа, и равнодушный, незнакомый голос проговорил:

– Уймитесь, гражданка! Соблюдайте революционный порядок!

И от равнодушного спокойствия этого голоса ее обдало ледяным холодом ада…

Мария-Антуанетта вскрикнула, открыла глаза.

Она снова была в крошечной полутемной избушке. В камине пылал огонь, перед ней стояла женщина в черном покрывале, на ее плече сидел черный ворон.

– Что это было? – спросила королева дрожащим, надломленным голосом.

– Владычица ночи показала вам, что будет, если…

– Если – что?

– Если вы не поймете поданный вам знак!

– Знак? Какой знак?

– Вам виднее, моя госпожа!

Ворон на плече у колдуньи внезапно поднял одно крыло, приоткрыл клюв и хрипло, надсадно каркнул:

– Кар… кар-динал…

Или это только померещилось королеве?