Наталья Александрова - Клавесин Марии-Антуанетты

Лиза перевела дыхание, почти на ощупь попала ключом в скважину и отперла дверь.

Войдя в прихожую, девушка блаженно потянулась: вот она и дома! Дом, милый дом! Как бы ни хорошо ей бывало на концертах вроде сегодняшнего, как бы она ни радовалась интересным гастролям, поездкам в замечательные города и дальние страны, но все же дом – это самое главное место на земле, и ничто не сравнится с тем удовольствием, какое испытываешь, возвращаясь к себе!

Вдруг она почувствовала какое-то неопределенное беспокойство. В прихожей и вообще в квартире что-то было не так. Здесь ощущалось чье-то постороннее присутствие…

Ну да, вспомнила Лиза, ведь у меня гостит подруга!

Она положила сумку на тумбочку и громко окликнула:

– Ленка! Кочерыжка! Я дома!

Лена по-прежнему не отзывалась.

Лиза сбросила туфли, нашарила на привычном месте мягкие тапочки с вышитыми на них птичками и прошла в гостиную. Включила свет.

Лена лежала на диване, небрежно свесив левую руку до самого пола. Глаза ее были закрыты.

– Ну ты и засоня! – проговорила Раевская, приближаясь к подруге. – Просыпайся, Кочерыжка, будем чай пить! С конфетами!

Подруга даже не шелохнулась.

– Эй, ты что? – Лиза поспешно подошла к дивану, наклонилась над неподвижным телом, вгляделась в лицо Кочергиной.

И отшатнулась, как от удара.

Лена была мертва!

Ее лицо было неестественно бледным и опухшим, на растрескавшихся губах засохла кровь.

Не доверяя себе, Лиза схватила подругу за руку, попыталась нащупать пульс, но сразу поняла, что это напрасный труд: рука была холодной и неживой. К тому же ногти на ней, и так короткие, как у всех пианисток, были обломаны, как будто перед смертью Лена царапала какую-то твердую поверхность.

И еще Лиза увидела на шее девушки, под распущенными волосами, крупные, хорошо заметные синяки.

«Ерунда, все это мне снится, – сказала Лиза самой себе. – Такого просто не может быть!»

Сознание не допускало до нее свершившийся факт, ограждало ее от этого очевидного, несомненного ужаса, потому что она могла его попросту не вынести.

Лиза вскочила, выбежала в коридор, словно хотела сделать еще одну попытку: повторить сцену возвращения домой, надеясь, что на этот раз все пройдет удачно, на диване не будет трупа, а Лена Кочергина, старая подруга, Кочерыжка, выйдет из кухни или из ванной комнаты, обнимет ее, поздравит с сегодняшним успехом…

– Господи, я схожу с ума! – На этот раз она произнесла эти слова вслух, и звук собственного голоса немного отрезвил ее.

Она вернулась в комнату, пристально посмотрела на безжизненное тело подруги.

Лена была мертва, это – свершившийся факт, и поделать с ним ничего нельзя.

В душе у Лизы, там, где только что, всего несколько минут назад, царили торжество, праздник, радость, в душе, где звучала прекрасная музыка и несмолкающие аплодисменты, – теперь там стало пусто и холодно, как в заполярной тундре.

Неужели Лена приехала сюда из Москвы только для того, чтобы умереть? Умереть так страшно и бессмысленно?

И тут до Лизы дошла совершенно очевидная, казалось бы, вещь.

Лена не просто умерла – она была убита!

Об этом говорило все: синие пятна на шее, обломанные ногти, выражение муки и ужаса на ее лице.

Но кто… кто и почему мог ее убить? Лену здесь никто не знает, у нее нет и не может быть врагов…

Тогда – ограбление?

Лиза обежала всю квартиру, заглядывая в шкафы, в ящики стола.

У нее ничего не пропало, все ее деньги (которых было совсем немного), недорогие украшения – все это осталось на месте. Больше того, в квартире был относительный порядок, как будто убийца аккуратно прибрал за собой перед уходом.

Значит, это вовсе не ограбление!

Но тогда – что?

Может быть, здесь побывал маньяк, и искать логику в его поступках бесполезно? Или… или убийца Лены шел сюда за ней самой, за Лизой, и Лена погибла вместо нее?

Она поняла, что здесь, в ее квартире, совсем недавно хозяйничал чужой, посторонний, страшный человек. Он ходил по ее комнатам, прикасался к ее вещам…

Лизе стало холодно, ужасно холодно. Ее начала бить крупная дрожь.

К счастью, она вспомнила, что в кухонном шкафчике оставалась с какого-то праздника недопитая бутылка коньяку.

Она достала эту бутылку, плеснула немного в свою любимую кружку – большую, с ярким цветком. Руки тряслись, и она едва не разлила коньяк, а когда поднесла кружку ко рту, с трудом смогла выпить. Зубы стучали о край кружки, отбивая немыслимый ритм.

Она все же сумела влить коньяк в рот, выпила, не чувствуя вкуса. Обжигающая жидкость скользнула в желудок, там словно разгорелся костер, но он согрел ее и немного успокоил.

Руки перестали дрожать, в голове слегка прояснилось, и Лиза вспомнила, что нужно вызвать милицию и «Скорую»… хотя «Скорую», наверное, уже не нужно, в этом нет никакого смысла. Достаточно милицию…

Она сняла телефонную трубку, с трудом вспомнила двузначный номер, с трудом набрала его, с трудом дождалась ответа.

Услышав равнодушный женский голос, заплетающимся языком проговорила:

– Приезжайте… приезжайте скорее… Лену убили…

– Имя? – спокойно осведомилась дежурная, как будто принимала заказ на такси или на ремонт холодильника.

– Лена… Елена Кочергина… ее убили…

– Я спрашиваю ваше имя, – перебила ее дежурная. – Имя и адрес!

Лиза с трудом вспомнила свой собственный адрес и продиктовала его. Потом положила трубку и налила еще коньяку. Но спохватилась, что приедет милиция и застанет ее совсем пьяной. Ей-то все равно, что они подумают, но она не сможет толково ответить на вопросы.

Потом она сидела на кухне, уставившись в одну точку, не в силах заставить себя войти в гостиную и взглянуть на то, что там лежит …

Звонок раздался совершенно неожиданно.

Требовательный, громкий, властный, он раскатился по всей квартире, заполнив ее, как газ заполняет весь предоставленный ему объем.

Лиза бросилась к двери, испытывая облегчение и даже странную радость – она больше не будет одна.

В квартиру ввалились незнакомые, шумные, самоуверенные люди. Они по-хозяйски протопали в гостиную, моментально освоились там, равнодушно осмотрели Ленин труп. Один из них уселся за стол и принялся заполнять какие-то бумаги, остальные громко переговаривались. Видно было, что происшедшее нисколько их не волнует, что это для них – вполне привычная, будничная картина.

Лизе задавали какие-то вопросы, она отвечала на них – чаще невпопад, но это тоже никого не удивляло.

Слова и поступки других людей доходили до нее плохо и как бы с запозданием, как будто она видела и слышала их через толстое стекло или через слой воды. В какой-то момент она услышала, как один из милиционеров звонит кому-то по телефону и негромко, с заметным уважением докладывает: