Наталья Александрова - Венец Чингисхана

Виктор не произвел на него серьезного впечатления – тощий, тщедушный мужичок маленького росточка, с жидкими волосиками, кое-как разложенными по большой рахитичной голове. Явно законченный неудачник и хилятик, такого никто всерьез не принимает…

И тихий голос собутыльника ничуть не насторожил Антона.

А зря. Соседи по коммунальной квартире, жена Аня и прочие случайные и неслучайные знакомые Витеньки знали, что предвещает такой голос, и спешили заблаговременно подыскать безопасное укрытие. Причем понадежнее, в идеале – рассчитанное на прямое попадание ядерной бомбы среднего тротилового эквивалента.

– Что?! – проговорил Виктор, медленно поднимаясь с табуретки. – Ты мне сказал – не заводись? Это что же – я, по-твоему, псих? Это ты мне, мне говоришь?

– Да перестань, – поморщился Антон и добавил миролюбивым тоном: – Что ты прямо как мотоцикл с полуоборота… я тебе ничего плохого не сказал! Садись, выпей…

– Я-то выпью. – Витенька торопливо вылил в свой стакан остатки водки, влил ее в глотку, занюхал рукавом, и глаза его начали наливаться кровью. – Я-то выпью, а вот ты, прослойка, еще пожалеешь, что не оказал мне уважения!

– Какая еще слойка? – недоуменно переспросил Антон. – Тебе что – закусить надо?

– Насчет того, чтобы закусить – этого за мной никогда не бывало! Я сказал, не слойка, а прослойка! Я тебя насквозь вижу, кто ты есть! Ты есть гнилая прослойка, иначе эта… как ее… интеллихенция! А я – пролетарий, иначе говоря – гегемон, поэтому ты должен мне по жизни!

Витенька грохнул по столу кулаком – не всерьез, в четверть силы, и продолжил:

– Я двадцать лет на заводе «Северная галоша» галоши штамповал! И, между прочим, исключительно левые, по причине своей необычайно узкой специализации! А что я сейчас временно нахожусь без работы – так это исключительно из-за такого, как ты, интеллихента, инженера Пудельмана, который заместо рабочего человека автомат поставил! Автоматы, они, конечно, тоже нужны, ежели они газированную воду дают или особенно ежели это автомат Калашникова, а галоши штамповать должен исключительно я!

На этом Витька посчитал лирическое отступление законченным и схватил Антона за грудки:

– Ты мне прямо скажи – ты когда-нибудь штамповал левые галоши?

– Нет, – честно ответил Антон и попытался сбросить руки нервного гегемона.

Однако, к его удивлению, руки этого тщедушного мужичонки оказались сильными и твердыми, как будто были отлиты из высокоуглеродной оружейной стали. На шее гегемона надулись жилы, а глаза налились кровью и едва не вылезали из орбит.

– Значит, ты галоши не штамповал, а на меня голос повышаешь?! – воскликнул он в праведном гневе.

– Да отвяжись ты от меня! – Антон сделал еще одну безуспешную попытку сбросить мозолистые руки гегемона. – Что ты, Виктор, прямо как петух?

– Что?!! – Витька разинул рот, едва не лопнув от гнева. – Ты меня петухом обозвал?! Да ты у меня сейчас сам закукарекаешь! Ты у меня так закукарекаешь – на Колыме будет слышно!

Антон запоздало вспомнил, что петух – это особенно оскорбительное блатное ругательство, и испугался.

– Я ничего такого… – забормотал он. – Я не хотел… Тебе, наверное, послышалось…

– Ничего мне не послышалось! – проревел в ответ Витька, сграбастал Антона и принялся колотить его, как боксерскую грушу.

Антон практически не оказывал сопротивления и вообще почти сразу отключился, поэтому Витенька не получил от экзекуции настоящего морального удовлетворения. Он еще несколько минут лупил Антона, напоследок как следует встряхнул его и швырнул, словно ненужную ветошь, в дальний угол возле чугунной плиты. Пнув ногой, плюнул и презрительно проговорил:

– Правильно говорят – гнилая прослойка! Ну прямо вся насквозь совершенно гнилая!

Закончив расправу, он огляделся по сторонам: душа горела, и срочно требовалось еще кого-нибудь отколотить.

Я выскочила из дома и наткнулась на тетю Люсю.

– Ты откуда? – обрадовалась она. – Домой не ходи, там Витька орудует – слышь, крик стоит? Лупит кого-то, не иначе Петьку со второго подъезда. Тоже пьянь хроническая…

Я вздохнула – вовсе там не Петька, а Антошка. Ну, сам напросился, никто его силой не тянул ко мне ходить.

– А ты чего такая встрепанная? – проницательно спросила тетя Люся. – Случилось чего?

– Ой, да со мной за последнее время столько всего случилось! – отмахнулась я.

– Как у тебя на работе-то, с Августой ладишь? – перевела она разговор.

– С трудом, – честно призналась я, – уж больно противная баба.

– Она – да, – охотно согласилась тетя Люся, – но он-то человек очень приличный.

– Павел Васильевич? А он кем раньше был?

– А он – профессор восточных наук, – важно сказала тетя Люся.

– Это как? Историк или языки знает?

– Уж не знаю, как там в подробностях, а только раз приехал к нему один такой… – она пальцами сделала раскосые глаза, – одет – это не представить как! Шапка высокая меховая, кафтан такой, весь расшитый… По-нашему – ни бум-бум! А Павел-то Васильевич как давай тарахтеть по-ихнему! Профессор, в общем…

– Пойду я, а то Августа снова икру метать станет…

Я только было хотела уйти, как в окне четвертого этажа показалась голова маразменной бабуси. Сейчас, однако, она не улыбалась бессмысленно, а махала рукой с зажатым в ней грязным полотенцем.

– Михаллна! – всполошилась тетя Люся. – Ты чегой-то? Витька кого-то насмерть успокоил?

Бабка жестами показала, что дело и впрямь серьезное. Я слегка перетрусила – ну как и правда он Антона убил? Господи, и прошло-то всего минут двадцать…

Додумывала я уже на бегу, мчась через три ступеньки наверх. Тетя Люся шустро поспевала следом.

Антон кулем лежал в коридоре. Потом он вяло пошевелился и застонал. У меня отлегло от сердца. Пока я трясущимися пальцами тыкала в кнопки мобильного, чтобы вызвать «Скорую», дворничиха дозвонилась до милиции. И сказала им строго, чтобы не тянули кота за хвост, а выезжали как можно быстрее, по такому-то адресу Витька Михрюткин человека убил, так что на этот раз никакая справка из психдиспансера ему не поможет.

Витька вывалился из своей комнаты и попер было на нас танком, но налетел на ментов, которые приехали на удивление быстро. Витьку повязали споро и радостно, как видно, милиции давно осточертели жалобы соседей.

Тут подоспела «Скорая», и Антона увезли. В сознание он так и не пришел.

Я шла по улице и прислушивалась в себе. Ей-богу, не чувствовала никаких сожалений. Ну что за гнилая порода у моего бывшего муженька! Я, слабая женщина, и то против Витьки устояла! А он не смог продержаться и двадцати минут!

Расстроившись от таких мыслей, я едва не налетела на детскую открытую коляску.

– Простите… – Я подняла голову и узнала своего брата.