Фридрих Незнанский - Возмездие

— Михаил Владимирович Зыков.

— Уголовник? Бандит?

— Ошибаешься, Слава. Господин Зыков — меценат, благотворитель и вообще другой человек. Глубоко верующий. Это Буренков какие-то противоправные действия совершал, да и то непонятно какие. То ли улицу на красный свет перешел, то ли из окна плевался. Вру, плевался — это я!

— Что-что? У тебя температуры нет? Грипп шагает по Москве. Можно сказать, по Садовому кольцу.

— Не-е-ет, это не грипп. Это Зыков что-то такое процитировал из церковного. Получилось, что я в него плевался. В иносказательном смысле. Вот я и печалюсь, что обидел благородного человека, пусть и разбойника. В прошлом.

— А-а-а, — протянул Вячеслав. — Ладно, я тебе сейчас процитирую что-нибудь другое из «церковного», как ты выразился. Слушай: «Не предавайся печали душою твоею и не мучь себя своею мнительностью; ибо печаль многих убила, а пользы в ней нет!» Каково?

— Это кто сказал?

— Это из Ветхого Завета. А кто именно — не помню. Какая разница? Главное — чтобы помогло! Тебе помогло?

— Да! Жаль, что в Высшей партийной школе не изучали Ветхий Завет.

— А разве ты заканчивал Высшую партийную школу?

— Нет. Но я бы в этом случае обязательно ее закончил!

— Еще не все потеряно. Можешь закончить семинарию. Заочно.

— А что? Это мысль! В нашем ведомстве лиц духовного сана еще не было. Опять же можно преступников исповедовать... Представляешь, какие открылись бы неограниченные возможности? Хотя, с другой стороны — тайна исповеди, и все такое... Я бы разрывался между...

— Саня, Саня... — Грязнов помахал рукой перед лицом Турецкого. — Очнись! Ты пока еще «важняк», а не исповедниик. Здесь Генеральная прокуратура, а не больница Кащенко.

— Фу, как грубо! Ладно, Славка, давай тяпнем! А то у меня какое-то смятение душевное. А распитие в одиночку — путь к алкоголизму!

— Считай, что я спас тебя от алкоголизма! — обрадовался Грязнов при виде извлеченной из сейфа бутылки коньяка.

— И от печали! — добавил Турецкий, разливая напиток и извлекая из пакета бутерброды, как всегда приготовленные заботливыми руками Ирины.

— Так что Зыков, он же Буренков? — поинтересовался после первой рюмки Слава.

— На седьмое ноября у него, конечно, алиби. Весь день был на людях. Работал с избирателями.

— Ну, так это дело ясное...

— Но дело не в том, а в том, как говорил наш Моисеев. Знаешь, он мне почти понравился. Держался уверенно, спокойно. И почти убедил, что мотива убийства у него нет. Что свое место в Думе он и так займет. Поскольку этот блок «Справедливость» он и финансирует. Я проконсультировался у Самойловича из ФСБ, он подтвердил, что так и есть. Генеральный спонсор блока — Зыков со своими коммерческими банками. Но зачем ему убивать Новгородского? У него и так все хорошо.

— Что ж, тогда нужно выпить!

— За что?

— За то, что на одного подозреваемого стало меньше. Круг сужается.

— Что значит — на одного? У нас есть другие?

— Пока нет. Но будут! Свято место не бывает пусто!

В дверь постучали. Мужчины, не сговариваясь,

молча опрокинули стопки.

— Кто там? Входите, — чуть придушенным голосом проговорил хозяин кабинета.

— Здравствуйте, Александр Борисович! — На пороге стояла симпатичная молодая женщина с очаровательными ямочками на щеках и пластиковой папкой в руках.

Она оглядела пустой стол и мужчин, взирающих на нее с немым укором. Втянула густой запах коньяка.

— Александр Борисович, я, видимо, не вовремя...

— Что вы, Танечка! Вы всегда и безусловно вовремя! — вскричал Турецкий, поднимаясь из-за стола. В ногах его звякнуло.

Танечка едва сдерживала смех, от чего ямочки на щеках проступали особенно явственно и волнующе.

— Боже, какие кадры! — взревел Грязнов. — Ви роза!.. — неожиданно запел он.

Танечка все же не удержалась и прыснула.

— Извините! Александр Борисыч, вы просили материалы по делу Губернаторова.

— Да, моя прелесть! Вы их принесли?

— Вот, — девушка протянула папку.

— А отчего такая тонкая? — он раскрыл ее. — Да здесь почти ничего и нет!

— Так пожар же был! — воскликнула Танечка. — Там по этому поводу справка прилагается.

— А на словах?

— Киллер сидел в СИЗО. Дело вел следователь

Миронов. И однажды взял дело домой. А ночью квартира загорелась. И все сгорело.

— Точно, Слава, помнишь, Миронов погиб? Задохнулся в огне.

— Да, вспоминаю... Он нашего Моисеева приятелем был.

— Ну да. Он уже старый был. Почти шестьдесят.

— Не старый, а немолодой, — поправил друга Грязнов, разменявший шестой десяток. — Танечка, вы как считаете?

— Я — как старшие по званию, — ни секунды не мешкая ответила Татьяна.

— Правильно! Верной дорогой идете, товарищ! — одобрил Грязнов.

— Ладно, Танюша. Спасибо, — Турецкий уже погрузился в материалы дела.

— А шампанское? — осведомилась Таня.

— А где шампанское? — поддержал ее Грязнов, укоризненно глядя на друга.

— Танюша, завтра! Чтоб я сдох!

— Смотрите... Не давайте опрометчивых обещаний, — сузила глаза девушка.

— Это вы про шампанское или про «сдохнуть»? — попытался уточнить Турецкий.

Но Татьяна уже исчезла.

— Какие девушки на нас бросают взоры. Фотограф щелкает, и птичка вылетает... — меланхолично промурлыкал Грязнов. — Это, между прочим, Окуджава.

— Иди ты... — как бы удивился Турецкий, не отрываясь от папки.

— Что это ты? Что так пытливо изучают твои глаза?

— Напоминаю: Губернаторов, убитый член Госдумы, чье место занял Новгородский.

— Ну... и?..

— Киллера взяли почти сразу. Редкое везение. За обещанное сотрудничество со следствием ему оформили явку с повинной.

— Он сотрудничал?

— Да. Но следователь Миронов унес домой почти готовое к передаче в суд дело. И аллее капут. Ты же слышал.

— А киллер?

— А киллера перевели в другую камеру, где он повесился на рубашке.

— Нормально. Темная история. Так, может, рванем к Моисееву? Вдруг старикан что-нибудь знает? Может, Миронов с ним откровенничал по дружбе. И вообще, давно мы у него не были.

— Это верно! Хорошая мысль! Что ж, собираемся.

Турецкий поднялся, убирая бумаги в сейф, спросил:

— А что скупки, Слава? Где наши «ранее судимые Малевич и Филонов»?

— Тишина, Саня, — вздохнул Грязнов. — Глухо, как в танке.

— Але? Кто? Саша? Не может быть! А и где Слава? И тоже с вами? Не может быть! Как? Уже едете? Не может быть! А что так трещит? Трубка? Чтоб я так жил!

Турецкий, звонивший Моисееву прямо из «мерседеса» Грязнова, едва успевал вставить слово в радостную скороговорку старика.

— Что купить, Семен Семенович?

— Ничего не надо! Я вчера делал базар! Все в доме есть!

— Мы все равно в магазин заедем. Лучше скажите, чего бы вам хотелось?

— Какой магазин? Зачем эти вирванные годы? Вы пока туда-сюда, вы же передумаете ехать! А я так хочу вас видеть — вей з мир!