Фридрих Незнанский - Возмездие

— Животные! Это правда!

— Фу, Наталья! Замужняя женщина! Идеальный муж — и такие слова! Как не стыдно?! Ладно, давай-ка работать!

— А мы что делаем? — наливая вторую чашку кофе, осведомилась Наташа.

Из протокола допроса Серовой И. Ф. (с применением звукозаписи).

Вопрос. Ирина Федоровна, вы работаете?

Ответ. Вообще-то я на пенсии. Но подрабатываю вахтершей. То есть консьержкой по-ихнему.

Вопрос. По какому адресу вы работаете?

Ответ: Улица Таврическая, дом восемь, второй подъезд.

В о п р о с. Вы работали седьмого ноября этого года?

Ответ. Да, работала. Я уже говорила другому следователю.

В о п р о с. А мы еще раз все повторим, не возражаете? Чайку хотите?

Ответ. Нет, спасибочки.

Вопрос. Тогда продолжим...

Турецкий дружелюбно улыбнулся сидящей напротив женщине за шестьдесят с печатью вековых проблем на морщинистом лице. Она сидела на стуле как- то бочком и все время отводила глаза.

— Ирина Федоровна, в какое время вы заступаете на дежурство?

— В девять утра.

— Дежурства суточные?

— Да. До девяти утра следующего дня. Сутки через двое.

— Тяжелая работа? — посочувствовал Турецкий.

— А чего в ней тяжелого? Сиди, смотри. Конечно, весь день сиднем сидеть устаешь, да что ж делать? Деньги нужны.

— Поспать-то ночью удается?

— Нам разрешают! — испугалась Серова.

— И правильно делают! — улыбнулся Саша. — Ночью-то и жильцы в основном спят, верно?

— Да, у нас подъезд спокойный. Вечером собачники с псинами своими погуляют, и после одиннадцати, глядишь, уже тишина. Ну, и приляжешь. Только какой там сон? Топчан узкий, да и холодновато. Так, подремлешь маленько.

— М-да, вот как у нас жизнь несправедливо устроена. Человек всю жизнь отработал... И в преклонном возрасте отдыха себе позволить не может. Вы ведь всю жизнь отработали?

— Да, товарищ следователь. Сорок лет стажа.

— Кем трудились?

— Чертежницей. В конструкторском бюро. Пенсия маленькая. А у дочки двое детишек. Муж, подлец, бросил, другую нашел. Предпринимательшу с рынка. Сам торгашом стал. А ни алиментов, ни другой какой помощи... Детишек жалко, — Серова полезла за платком.

— Ну-ну, не расстраивайтесь. Как это — алиментов не платит? С этим нужно разобраться! Мы этот вопрос решим. Я свяжусь с кем нужно, позвоню вам.

— Правда? Вот спасибочки!

— Пока не за что. Давайте вернемся к седьмому ноября. Вы этот день хорошо помните?

— Так помню... Меня уж допрашивали.

— Я знаю. Но бывает ведь так, что не все сразу вспоминается, верно?

— Бывает, конечно, — женщина опять полезла за платком.

— Вас когда допрашивали?

— Да вот, десятого. Когда приезжали следователи и другие мужчины.

— Вы именно тогда узнали о смерти Новгородского?

— Да. Ужас какой!

— Вас это известие расстроило?

— Конечно! Такого приличного человека... За что? Да к тому же в мое дежурство... — она осеклась, вытерла рот. — Только я следователю всех называла. Кто к кому приходил, в какую квартиру.

— Понимаете, получается, что кто-то все же прошел мимо вас. О ком-то вы забыли. Потому что все, кто были вами названы, они к убийству отношения не имеют. Все, кроме одного: Олега Мостового.

— Как? — всплеснула руками женщина. — Олеж- ка? Этого быть не может! Такой мальчик хороший!

— Получается, что может. Есть ряд серьезных улик, которые против него, понимаете? Если в квартиру Новгородского не входил кто-то, кого вы не заметили, то Олегу светит большой срок, понимаете?

— Гос-с-поди, как же Елизавета Яковлевна? Она ж его обожает. Она же не переживет.

— Не переживет, — согласился Турецкий.

Женщина заерзала на стуле, лицо ее изображало

смятение чувств.

— Этот следователь, что до вас допрашивал, он напугал меня до смерти!

— Чем же? — удивился Саша.

— Ну, грозный такой! И все про ответственность. Мол, если что скрыли, вас посадят!

— Ну, это вы не так его поняли. Вы же могли просто не вспомнить сразу все и всех. Это нормальная реакция на стресс. Вы только что узнали о смерти знакомого вам человека, конечно, вы ошарашены, расстроены. А потом, даже если что-то еще вспомнили, испугались, что вас обвинят в халатности... Что, мол, по вашей вине преступник прошел в подъезд. Ну, правильно? Испугались?

— Боялась, — тихо ответила Серова.

— И напрасно! Никто ни в чем вас обвинять не собирается. Напротив: спасибо скажем и в ноги поклонимся, если что-то припомните. Ведь жалко же мальчишку! Сядет лет на пятнадцать, а то и больше. И все — считайте, нет человека. Потому что, даже если он и доживет до свободы, это будет совсем другая особь... И Елизавета Яковлевна закончит свою жизнь с вечной болью за внука... Ну как, Ирина Федоровна, можете еще что-нибудь добавить к прежним показаниям?

— Да. Только я не знаю... Разве такие преступники бывают?

— Какие? — как бы небрежно спросил Турецкий.

— В общем, тогда, седьмого ноября, где-то в половину четвертого дня, дочка привела ко мне внучек. Ей-то самой нужно было в магазин сбегать, а девочек одних мы не оставляем — им по четыре года... Мало ли что. Ну и убежала. А я на внучек отвлеклась. Пока им книжку-раскраску нашла, карандаши... Только смотрю, у лифта стоит кто-то спиной. Я кричу: выл мол, к кому? А тут кабина подъехала, она туда шасть — и наверх.

— Она?

— Да. Она когда кнопку нажимала, я увидела ее в профиль. В темных очках. Куртка с капюшоном, джинсы. Сутулая такая. Плечи подняты. Вроде как лицо в воротник прячет. Прядь волос ей на лицо упала. Темные такие волосы. Ручка такая... тоненькая, как у девочки.

— Волосы длинные?

— Нет, до подбородка. Одной длины. Вроде как каре.

— То есть лица почти не видно было?

— В тот момент — нет. Ну, я смотрю, на какой она этаж поехала. Гляжу, к Елизавете Яковлевне. Думаю, может из собеса? А тут дочка из магазина вернулась, ну и... заболтала меня: что купила, да почем, да что не купила и почему. Такая трещотка, прости господи! И как назло, внучки чего-то не поделили, рев подняли. Пока мы их успокаивали, тут Громовы с улицы пришли. Они сами бездетные, а детей любят. Начали девчонок моих конфетами угощать. В общем, кутерьма какая-то, прости господи. Наконец разошлись они все. Таня девочек домой увела — мы в соседней парадной живем. Громовы к себе на десятый поехали. А когда кабина спустилась — эта девчонка сутулая из нее и вышла. Молодая такая, хоть и очки черные, и капюшон, а видно. Я ей: «Вы к кому ходили-то?» А она молчком мимо меня шасть — и на улицу.

— Во сколько это было?

— Когда она спустилась? Там минут через двадцать после того, как вошла. Значит, где-то в начале пятого. Вот и все. Я сначала про нее забыла. А потом вспомнила, да следователя вашего испугалась. Да еще испугалась, что выгонят меня с этого места, а где я другую работу найду? А мы и так с хлеба на квас... — Серова всхлипнула.