Анна и Сергей Литвиновы - Вспомнить будущее

Песок на месте убийства оказался чуть темнее, чем всюду. Рядом лежали четыре гвоздички: две красные и две белые.

– Он лежал здесь на спине, весь в крови, – прошептала Алина. Выдержка оставила ее. Казалось, она вот-вот опять разревется.

– Пойдемте отсюда, – я потянул ее за руку.

– А как же… Я думала, что вам нужно тут побыть.

– Совсем необязательно.

Я огляделся вокруг. Насколько я мог судить по телевизионным новостям, довольно часто случается, что само убийство, преступник и жертва запечатлеваются камерами видеонаблюдения. Но, похоже, не в этот раз. Никаких камер вокруг я не заметил. Видимо, убийца рассчитывал на это – а значит, он хитер и был подготовлен. А может, ему просто повезло.

– Я посмотрела в окно. И сквозь листву, сквозь деревья вижу: что-то на бульваре чернеется. Перед этим когда я к окну подходила, такого не было.

– А сколько времени прошло, как вы в предыдущий раз смотрели?

– Полчаса, наверное. И меня как толкнуло что-то. Показалось, что на бульваре кто-то лежит. Я оделась – и бегом. А он – там. И уже, – голос у нее прервался и нахлынули слезы, – мертвый.

Я подвел Нетребину к пустой лавочке.

– Извините. – Она вытерла платком слезы.

– А что, ваш муж возвращался с работы пешком?

– Да.

– Он всегда ходил на работу на своих двоих?

– Его офис здесь недалеко, на Волхонке. Иногда он прогуливался. Особенно если пробки. Но чаще все-таки ездил на машине. Тем более что днем тоже из офиса выезжал: в свои магазины или на переговоры.

– А где он тут у вас машину обычно оставлял?

– Подземная парковка под домом.

– А почему же он в день убийства пришел из офиса пешком?

– Не знаю, утром он уехал на машине, но она так и осталась возле работы.

– Почему, как вы думаете, он пешком пошел, а не на автомобиле поехал?

– Когда я тогда выбежала, бросилась к нему, – заметила, что от него попахивает. Спиртным. Наверное, не захотел рисковать, за руль садиться. Тем более «дэпээсники» тут часто по ночам пьяных водил ловят. Господи, как же бывает в жизни, Алеша, как же бывает! Может, если б он на машине поехал – ну и что с того, если б его пьяного задержали?! Ну, прав бы лишили, может, на десять суток бы посадили – но он ведь был бы живо-о-ой!

Я хотел сказать, что если бы обошлось в этот раз – не обошлось бы в другой. Судя по всему, мужа ее пасли. Эти странные угрозы в открыточке из Германии, окровавленные бусы, вдруг появившийся Павлик – не похоже, что убийство было чистой случайностью. Но говорить вдове об этом я счел неразумной жестокостью. И только молвил:

– Не стоит растравливать себя. Лучше думать о том, что мы с вами найдем убийцу и тем отомстим за Михаила Юрьевича. Жажда мести – значительно более плодотворное чувство, чем уныние.

Алина покорно кивнула. Похоже, я при ней пока исполнял обязанности не столько сыщика, сколько играл привычную роль психотерапевта, утешителя.

– Вы что-нибудь вспомнили дополнительно, – продолжил я, – о тех вещах, с чем приходили в первый раз? Про открытку из Германии? Про бусы в крови?

– У меня все название того города вертится в голове. Какой-то маленький, немецкий. Ротбурт, Равенсбрюк? Что-то в этом духе. А больше – ничего.

– А что с тем стишком? Про год и твой черед?

– Знаете, я вспомнила. Один маленький момент. Когда Миша открытку рвал, он злобно прокричал – как будто полемизировал с кем-то, спорил. Крикнул он что-то вроде: «Это же не я был! Отец!»

– Отец? Его?

– Представления не имею.

– А вообще-то, родители Нетребина живы?

– Мама умерла года четыре назад. А отец погиб давно.

– Погиб? Это как?

– Он любил походы, туристом был. Ну, то есть он был ученым, химиком, доктором наук. Преподавал, лекции читал, стал профессором, замзавкафедрой. Но в душе его отец был (как вдова его покойная, свекровь моя рассказывала – да и Миша тоже) странник, путешественник. У него целая компания была, с которой они в походы ходили. У них в том смысл жизни был. Всю осень, зиму, весну к большому летнему путешествию готовились. Закупали или доставали при случае тушенку, сырокопченую колбасу, чай индийский. Это еще советские времена были, когда в магазинах не купить ничего. Ну, и снаряжение тоже: чинили, чистили. Тренировались. Ходили в мини-походы: на Первое мая обязательно, а потом на Девятое. А иногда и все майские праздники объединяли и уходили в большую экспедицию. Ну, потом, конечно, осенью раз выбирались. На Новый год – на лыжах. А главное путешествие было – летнее. На целый месяц отправлялись. Ну, вот однажды он и не вернулся.

– А как погиб?

– Обстоятельства до сих пор до конца не выяснены.

– А когда это случилось?

– Еще в перестройку. Тогда Горбачев у власти был. Году в восемьдесят седьмом. Или в восемьдесят девятом.

– А вы точно не можете припомнить?

– Я посмотрю, если это важно. У меня осталось его свидетельство о смерти.

(Я же вспомнил пришедшую ко мне цепочку цифр и был почти уверен: отец Нетребина скончался в 1988-м. Интересное, похоже, мне предстояло дело!)

– А вы говорили, что у Михаила Юрьевича в последнее время были неприятности на работе, – продолжил я. – Они в чем заключались?

– К сожалению, я не в курсе. Миша меня в свою кухню не допускал. Я, конечно, могу судить: по отголоскам, обмолвкам. По тому, о чем он говорил с другими, по телефону. Как всегда, в его бизнесе проблемы начались с таможней.

– Какого рода?

– Ну, я в детали не вникала.

Мне показалось, что вдова Нетребина до конца не искренна. Знает, знает она более подробно, в чем заключались проблемы – только говорить не хочет.

– Наверное, они по серым схемам работали? – проявил я проницательность. – Или даже по черным?

Черные и серые схемы в ювелирке были секретом Полишинеля. Я слышал, что без контрабанды (явной и черной) или серьезного занижения таможенных пошлин (то есть серых схем) наши ювелирные бизнесмены работать бы не смогли. Ну, или смогли бы – но прибыль тогда была бы недостаточной, чтобы купить квартиру на Бульварном кольце и дачу на Новой Риге.

Нетребина только подтвердила мою догадку – сухо произнесла, закрывая тему:

– Я в Мишины дела никогда не лезла.

– В наше первое свидание вы говорили, что он очень напрягся и расстроился, когда прочитал эти вирши в открытке – про год и черед. Наверное, вы после убийства задним числом задумывались – почему?

– Да, я много думала. Понимаете, Алексей, в каком-то смысле мой Миша был фаталистом. Во всяком случае, свято верил в то, что на роду написано. Что существует что-то вроде книги судеб, где значится: что случится в жизни с каждым из нас. И что ты не можешь переменить свою судьбу – разве что только в деталях, но не в главном. А главное в ней – все равно предопределено.

– А что в его понимании было главным?