Анна и Сергей Литвиновы - Вспомнить будущее

Спасли меня чудом. Спасибо бабушке: убедила наших ко всему равнодушных ментов принять заявление. Те, как водится, пытались ее отфутболить: «Девица молодая, холостая, нагуляется – придет!» Но отвязаться от бабки моей не так просто. И дело завели, и искать стали. Даже (спасибо старухиным друзьям с телевидения) дали репортаж по Первому каналу. По всей столице были расклеены мои фотографии, однокурсники создали несколько волонтерских отрядов.

И – когда я уже потеряла всякую надежду – в милицию поступил сигнал. Что я – тремя днями ранее – садилась в «Шкоду» с госномером таким-то. Ромео мой был уверен, что искать меня не станут – номер на машине оказался подлинный. И дачка тоже была оформлена на него.

Далее последовал красивый – как в кино! – штурм. Когда увидела моего мучителя – в наручниках, потерянного, жалкого, – даже не обрадовалась.

Слишком раздавленной я была. И слишком уставшей.

Сочувствия от бабушки я не дождалась. Как и тогда, еще в школе – когда меня изуродовала собака. Опять старуха выполняла все необходимые действия – подавала в постель еду, приносила попить, помогала доковылять до ванной комнаты – но не жалела меня ни капельки. Крепко в ней сидело неискоренимое, обывательское: сама с ним пошла – значит, сама виновата. Но мало ли глупостей совершаем все мы! По бабкиной теории получается, и ребенок виноват, которого маньяк поманил игрушкой. И пешеход, что вышел на проезжую часть и попал под машину. И вообще все, кто осмеливается носить золото – а потом становится жертвой грабителей.

Да, я ошиблась. Но видит бог – и зеркало подтверждает! – я уже достаточно наказана. А тут еще бабуля продолжала испепелять меня презрением.

О том, что со мной случилось, в институте знали – спасибо бабушкиной пиар-кампании.

Я попробовала искать утешения у друзей. Однокурсница, с которой общались ближе всего, примчалась, стоило только позвонить. Сострадательно охала, утешала, с готовностью соглашалась: какие они все гады! А еще жадно разглядывала мои синяки со ссадинами и явно заранее составляла в уме цветистые фразы, коими она опишет мое жалкое состояние завтра в институте для всех желающих.

На следующий день телефон разрывался: ко мне теперь собиралась целая делегация, то ли сочувствующих, то ли просто любопытных. Но я разрешила приехать только Степашке. Неприятно, конечно, что мой безответно влюбленный увидит не роковую красотку, а жалкую развалину. Но хотя бы я могла быть уверена: ни с кем обсуждать, «как отделали Дорохову», парень не станет.

Степашка явился с полным больничным набором. Апельсины, букет цветов, любовные романы в ярких обложках. Бульону в термосе приволок, с гордостью сообщил: «Сам сварил!» Вообще смех. Я боялась: тоже станет винить, укорять – но нет, о том, что со мной случилось, даже не обмолвился.

Впрочем, силы свои я переоценила. Вести светскую беседу – с мужчиной, пусть даже совершенно безопасным и дружелюбным – у меня не получилось. Оборвала на полуслове его разглагольствования о новом альбоме группы «Алиса» и разревелась. А когда Степашка, чтоб утешить, попробовал приобнять меня за плечи, вообще впала в истерику. Швырнула в него крышкой от термоса.

Парень не обиделся. Назавтра явился снова. Я встретила его хмурым взглядом. Он пробормотал:

– Я буквально на минуту.

И бережно извлек из-под куртки взлохмаченного, тигрового окраса котенка. Выглядело создание жалко: шерсть свалялась, глаза слезились. Одна лапа неестественно вывернута.

Я никогда особо не любила животных. Отшатнулась, брезгливо пробормотала:

– Что это?

– Не повезло человеку. То есть коту, – пожал плечами Степан. – Машина сбила. А я себе взять не могу – куда с ним в общагу?

– Ну, отвези его в ветеринарную клинику, – посоветовала я. – Пусть усыпят, это недорого.

И отвернулась.

Подсознательно ждала: сейчас Степка психанет. Закричит на меня. Скажет, что я – сволочь и тварь.

– Я уже был в клинике, – спокойно отозвался он. – Внутренних повреждений у него нет, на лапе – просто сильный ушиб. Усыплять жаль. А еще сказали, он породистый. Называется «европейский короткошерстный». Можно будет, когда поправится, по выставкам возить.

– Ну и вози, что ты ко мне-то пришел?! – вспылила я.

– Ласкуша страшный. Мурлычет, когда пригреется, как паровоз, – продолжал искушать Степка. – А еще по-английски понимает. Не веришь? Вот послушай!

Отвел котенка от себя на вытянутой руке, произнес с выражением:

– Cat! Would you like to eat? [10]

– Мяу! – решительно отозвалось существо.

И я наконец улыбнулась.

Степан бесстрашно приблизился к моей постели, осторожно поместил котенка поверх одеяла. Животина взглянула на меня с недоверием – но замурлыкала. Неуверенно.

– За ухом ему почеши, – велел Степашка.

Я осторожно коснулась пушистого тельца. Котенок съежился – будто ожидал от меня удара. Беспомощный, худой, нескладный.

– Я после клиники поехал, его в приют попробовал пристроить, – вздохнул Степан. – Но они говорят: только на две недели. А дальше, если хозяин не найдется, будут усыплять.

Кот, видно, и по-русски понимал: понуро повесил голову, мявкнул трагическим тенорком.

А я не выдержала – рассмеялась.

Бабушка и не думала оберегать мою ранимую душу. Подначивала:

– Раньше от мужчин с ума сходила, теперь – от котов. Типичный случай антропоморфизма [11].

Тигрик-полосатик, которого принес Степашка, стал первым. Но не единственным. Месяца полтора спустя я подобрала на улице его собрата: тоже покалеченного, несчастного. Лежал на автобусной остановке, преданно заглядывал прохожим в глаза, скорбно мяучил. Вездесущие бабки (возле животины их собрался целый рой, ахать – ахали, но домой никто брать не хотел) просветили: звереныша мальчишки замучили. Начали с мелочи – привязали консервную банку к хвосту, а в итоге лапу сломали, внутренности все отбили.

– Не бери его, девочка, все равно не жилец, – посоветовала мне одна из всезнаек-пенсионерок.

Но я все равно потащила котенка в лечебницу. Плакала, когда врачи его усыпить предложили, заплатила в итоге совершенно несусветных денег. Думать раньше не думала, что этим созданиям – при всех их девяти жизнях! – и УЗИ делают, и антибиотики колют, и успокоительное прописывают.

В итоге у Тигрика появился дружок – Пантер, ударение на первом слоге. Тоже мальчик.

Я старалась быть с ними строгой, но сладкая парочка очень быстро доказала: хозяева в доме – они. Какое там теперь: прийти домой, заварить себе чаю, плюхнуться в кресло! Первым делом бежала накормить троглодитов. Сменить наполнитель в туалете. Приласкать. Подобрать – чтоб бабушку инфаркт не хватил – все, что хулиганы расшвыряли за день.

Зато ночью мне всегда было тепло. Мужчины мои ( хотя обычно дрались – только повод дай) проявили поразительное единодушие: Тигрик укладывался слева, а Пантер – справа от меня. Пусть тесновато – разваливались парни в полный кошачий рост – зато страшных снов мне больше не снилось. А если просыпалась – с тоской на сердце, в холодном поту – лекари мои хвостатые тут же включали свои мурчалки, доверчиво тыкались лохматыми башками мне в подмышку – и я быстро вновь засыпала, почти счастливая.