Юрий Тихонов - Следствием установлено…

— Ханыга, — подсказал Бакулев.

— Вот именно Ханыга. Тип он, действительно, малосимпатичный, но это не основание, чтобы работать спустя рукава. Человек есть человек, и разве позволено просто так, за здорово живешь, отнимать у него жизнь. А нам тем более опасно поддаваться излишним эмоциям. Вспомните его мамашу, ее горе. Подумайте о том, что убийца может быть матерым преступником или, наоборот, совершил преступление впервые и безнаказанность окрылит его, толкнет на продолжение подобных подвигов. Уж извольте расследовать как положено. А вы, товарищ Бакулев, лично изучите дело и разработайте вместе с Вершининым подробный план следствия. Доложить мне через три дня!

— Слушаюсь! — по военному отчеканил Бакулев.

В кабинете тонко загудел зуммер. Аверкин нажал одну из кнопок селектора.

— Николай Николаевич! В двенадцать бюро обкома, — заполнил кабинет голос секретаря.

— Спасибо, Валя. Я помню.

Аверкин тяжело встал и передал Вершинину папку с материалами.

— У меня имеются кое-какие соображения в отношении Вершинина, — сказал Бакулев, аккуратно поставив на место свой стул.

— Какие еще соображения?

— Включить его в бригаду Салганника. Григорий Михайлович с вами уже говорил. Объем «рыбного» дела большой, поэтому мы решили создать бригаду следователей. Вот проект приказа, — он достал из тонкой папки листок бумаги и передал прокурору.

— Бригада, значит, — тот мельком взглянул на текст. — Дело у Салганника действительно сложное.

Затем Аверкин внимательно прочитал переданный ему на подпись приказ.

— Действительно, Вершинин, нагрузка у вас маловата, — сказал он, — но как тогда с делом Шестакова. Будет лежать без движения?

— Почему? Мы передадим его Семенову, — сказал Бакулев.

— Третьему следователю меньше чем за месяц? Как же! Раскроете вы тогда убийство.

— Может быть, оставить его за Вершининым? Пусть он занимается параллельно.

— Разве это выход? «Рыбное» дело связано с выездами за пределы области, а по убийству надо работать систематически, — Аверкин задумчиво повертел бумагу в руках.

Вершинин и Бакулев молчали, ожидая решения. Вершинин с сожалением подумал, что если шеф включит его в состав бригады, прощай тогда дело по сельмашу, на расследование которого он уже внутренне настроился.

— Кстати, Вершинин, — неожиданно сказал прокурор, — я слышал, вы проявляете повышенный интерес к заводу сельхозмашин.

Вячеслав вздрогнул и с таким изумлением посмотрел на Аверкина, что тот едва сдержал улыбку.

«Ну и служба информации, — пронеслось в голове. — Уже доложили. Эдак Николай Николаевич скоро станет знать мои мысли. Но кто? Кто сказал? Знают Стрельников и Салганник, но Стрельников сюда не вхож, а Салганник вряд ли передаст. Кто же? Кто сообщил?»

Аверкин, ожидая ответа, сопя натягивал пальто. Натянул с трудом и уселся одетым в кресло.

— Проявляю, — хмуро ответил Вячеслав и замолчал, так как этот разговор он хотел провести наедине с прокурором области.

— Может, удостоите чести поделиться, почему?

— Длинная история, Николай Николаевич, а вы спешите на бюро.

— Давайте, давайте, — посмотрел тот на настольные часы, — у меня еще двадцать пять минут. Послушаю, тем более, что там, куда я иду, меня могут спросить.

Вершинина как обухом по голове стукнули. Внезапная догадка осенила его: «Ну конечно же — Лубенчиков. Его работа. Я сунул нос в его дела, а он скорее по своим каналам. Теперь получилась серьезная закавыка, кажется, и шеф не в восторге от моей инициативы».

В нем начало подниматься глухое раздражение. Едва сдерживая его, он сказал:

— Я действительно проявляю интерес к заводу и имею все основания так поступать.

— Здорово! — удивился Аверкин. — И какие же, поделитесь пожалуйста? Или это секрет?

— Какой теперь секрет. Вы знакомы с директором завода Кулешовым?

— С Игорем Арсеньевичем? Знаком, давно знаком. Дельный руководитель, но, кажется, с излишним самомнением.

— Возможно, но я сейчас говорю не о личных его качествах, а об обстановке, сложившейся на заводе.

— Что же там за обстановка?

— Завод на протяжении почти двух лет не выполняет план, коллектив лихорадит.

— Допустим, — уже с большим вниманием заметил Аверкин. — Краем уха я слышал о положении на заводе, о невыполнении им плана, но какое отношение к нему имеете вы? Есть вышестоящие организации, пусть и выясняют причины.

— Весь вопрос в том, какие это причины, вернее, главные из них, а они, на мой взгляд, таковы, что требуют нашего вмешательства. Вышестоящим организациям разобраться в них тяжеловато. Нужен специалист нашего профиля.

Вячеслав с вызовом поглядел на прокурора, готовясь выслушать новые возражения, однако тот молчал. Он явно ждал дальнейших объяснений.

— На Кулешова в последние годы сыпятся анонимные жалобы клеветнического характера. Игоря Арсеньевича в них обливают грязью, оскорбляют, пишут явную ложь. Все жалобы проверяются многочисленными комиссиями. Сигналы не подтверждаются, следует новая жалоба, приезжает новая комиссия, все начинается сначала. Таким образом, создается нервозная, тяжелая обстановка — директор и управленческий аппарат отвлекаются от работы, что приводит к постоянным срывам выполнения плана. Это достойно нашего внимания. Тут затронуты интересы не только Кулешова.

Аверкин с интересом посмотрел на Вершинина, помолчал, явно раздумывая над чем-то, а потом спросил:

— Значит, вы поставили перед собой цель разыскать лиц, пишущих анонимные письма?

Вершинин кивнул.

— Хорошо, Вы их найдете. Дальше?

— Если они окажутся клеветниками, вытащим их на белый свет, покажем окружающим. Судя по характеру анонимок, о которых мне рассказал сам директор, скорее всего они написаны людьми озлобленными, нечистоплотными, возможно, желающими отвлечь внимание от своих темных делишек.

— И все? Установим, покажем, а дальше?

— Дальше сами обстоятельства подскажут, как нам поступить — главное найти.

— Стоит ли заниматься старшему следователю такой мелочью, — вмешался внимательно прислушивающийся к разговору Бакулев. — Тем более что тут требуется заявление потерпевшего, а такая фигура, как Кулешов, вряд ли захочет связываться с судом и следствием.

— Ошибаетесь, — возразил Вершинин. — Именно с такой просьбой и обратился ко мне Кулешов, причем сначала устно, а потом оформил ее письменно.

— У вас есть его собственноручное заявление? — удивился Бакулев.

— Заявление лежит в моем кабинете, но я бы настаивал на своем мнении, даже при его отсутствии. Клевета-то здесь затрагивает интересы не только Кулешова, но и государственные интересы, и мы можем вмешаться без всякого заявления. Здесь именно такой случай.