Леонид Мендельсон - Пятый угол

Немного помолчав, Бен начал:

- Нашу семью можно представить в трехслойном варианте. Первый слой — это отец, наш патриарх. Второй — его дети, внуки, и правнук от первого брака. И, наконец, третий — Мерин, ее дети и внук. Тридцать шесть лет мы представляем собой как бы единый клан, но если смотреть по сути — мы как смесь воды и масла. Ни в коем случае не хочу сказать, что кто- то лучше или хуже. Просто мы — разные. Причина? Она не одна, и, постепенно, ты это почувствуешь. С чего начать?.. Лучше с себя. Когда отец сочетался вторым браком, мне было уже двадцать лет. А Мерин — двадцать шесть. Сам понимаешь, она не годилась мне в «мамы». — Бен стал говорить медленней, контролируя каждую фразу: — Я уже был вполне созревшим, по крайней мере физически, молодым человеком: высокого роста, крупный, энергичный. Мерин, надо отдать ей должное, быстро поняла сложность ситуации и не пыталась играть роль воспитательницы. Джозеф, мой младший брат, тоже был достаточно взрослый — восемнадцать лет; его отношения с Мерин сложились еще более трудно, но мы к этому еще вернемся. Необходимо только добавить, что Мерин происходит из весьма консервативной семьи, где главную скрипку играла мать; женщину отличало хладнокровие, зачастую показное- вежливость, уважение к закону и подозрительное отношение к иностранцам. Я это подчеркиваю, чтобы тебе было легче понять характер Мерин, хотя она совершенно не похожа на свою мать. Отец-еврей, достаточно отошедший от наших традиций, был человеком спокойным, умным, хорошим бизнесменом, но весьма далеким от воспитания детей и других семейных проблем. Вместе с Мерин в наш дом вошел и Джон; по легенде, на этом настояла ее мать. С первых дней он играл, скорее, роль не слуги, но секретаря и доверенного лица. Официальная же версия — у Мерин бывают приступы сильной мигрени, настолько сильной, что она теряет самоконтроль, и Джон в состоянии помочь ей в эти дни. Ко времени женитьбы отца я уже учился в коледже, домой заглядывал не часто, что и позволило поддерживать с Мерин холодно-вежливые отношения. Правда, она пыталась сделать их семейными, более теплыми, но я не делал встречных шагов. Моя Пэм, большая умница, своим терпением и спокойствием смогла навести мосты с Мерин и, как никто другой, способна влиять на ее поступки. Более того, вместе с отцом и Джозефом они смогли поддержать в семье дух еврейства: почти каждую пятницу вечером накрывается стол и отец читает субботнюю молитву. Я уже не говорю о еврейских праздниках. Теперь — о Джозефе. В отличие от меня, он с детства был более тихим и замкнутым ребенком. Его больше интересовали книги, чем улица. Думаю, что женитьба отца еще более замкнула брата и подтолкнула в сторону религии, а, возможно, это гены: его прадедушка по линии матери был известным раввином. Теперь вся жизнь Джозефа, его жены Даниэли и детей — в религии. Родители живут в районе Ист-Энда, где в лабиринте узких улиц находится сердце старого еврейского гетто, а дети учатся в Израиле. Если я тебя не утомил, еще несколько слов о детях отца и Мерин. Старшая — Беверли- ты с ней уже знаком; если обратил внимание, она и внешне и характером похожа на мать. Женщина молодая, но уже очень нервная, хотя есть на это объективные причины, часто совершает непредсказуемые поступки. Для объективности надо признать — Беверли добрая, отзывчивая. Но ее неуравновешенность доставляет много хлопот. Теперь о Роберте. Парень далеко не глупый, я бы сказал — способный. Не хочу кого-либо обвинять, но в последний год он резко изменился: связался с компанией бездельников, не хочет учиться или работать. Правда, пока не замечен в злоупотреблении спиртным или наркотиками, но если так продолжится, недалеко до беды. — Монолог явно утомил Бена, и он стал походить на воздушный шарик, из которого постепенно выходит воздух.

- Жаль прерывать прогулку, — прервал молчание Наум, — но, возможно, Давид ждет нас?..

И действительно, доктор уже закончил свою работу, и в кабинете шла беседа о консерваторах и политике Маргарет Тэтчер.

- Мистер Вольский, передаю вас в руки сына и гостя. — Доктор встал и направился к двери, затем остановился и добавил: — Должен констатировать, визит мистера Наума благотворно влияет на моего пациента.

В течение дня, до и после обеда, Наум продолжил и практически закончил свой рассказ.

- Спасибо, сынок. Я пережил историю твоей семьи, как свою. Это нелегкая эмоциональная нагрузка. Даже для молодого и здорового человека. Бог даст, мы встретимся завтра. И я задам тебе еще несколько вопросов.

- Папа, Наум наш гость, а мы держим его взаперти. Если ты не против, мы возьмем его на день-два к себе, показать Оксфорд и окрестности.

- Мне хорошо с ним, но не хочу прослыть эгоистом.

Сидя вечером у камина, Наум подумал, что все эти дни жил в напряжении, начал уставать от впечатлений, непривычной обстановки, английского языка. Сейчас бы ту самую газетку, да задушевную беседу на русском! И — расслабиться. Может быть, завтра напроситься на экскурсию в паб? Ну, это дело второе, а для беседы нужно всего лишь набрать номер советского посольства. «Жаль, если беседа не получится», — засыпая, подумал он.

Мерин не вышла к завтраку; у миссис, по словам Джона, сильная мигрень. Бен сообщил, что отец чувствует себя сейчас неплохо, хотя ночью были вынуждены дать ему лекарство.

После завтрака Наум впервые был приглашен в спальню Давида: большая светлая комната с огромным окном, выходящим на задний двор; широкая кровать расположена с расчетом не только оптимального освещения и красивого вида на задний двор, но и перспективы, что напомнила ему вчера Подмосковье. На стенах развешены несколько картин и фотографий: напротив кровати два полотна на морскую тему, справа — картина Шагала из Витебского периода и несколько семейных снимков. Завтрак сервирован у постели.

- Доброе утро, дядя. — Наум подошел к кровати и пожал тому руку. — Как вы себя сегодня чувствуете?

- Спасибо, сынок. Осенняя погода и давление неустойчивы, а мое тело как тонкий барометр. Сегодня ты едешь в дом Бена, и я хочу сказать несколько слов. Даже не знаю, кому они больше нужны — мне или тебе. Ты начинаешь знакомиться с нашей большой семьей. — Давид дышал прерывисто, останавливаясь и собираясь с силами. — Хочешь того или нет, но к тебе будет стекаться много информации — положительной и отрицательной. От того, как ты будешь на нее реагировать и ею пользоваться, зависит многое, в том числе — сложившееся «статус кво», мой покой и, что для меня очень важно, отношение родственников к тебе. Ни в коем случае не хочу читать нотации — считай, что это всего лишь просьба. Ты многое поймешь из моих воспоминаний, но сейчас, опережая мой рассказ, ты проведешь время в семье Бена, и, потому, — всего лишь пару моих заумных старческих мыслей. Бен не только старший сын, но и моя главная опора; он искренне предан и мне, и своей семье, и в этом его жизнь, и все проблемы. Как ты уже, наверное, почувствовал, он вынужден делить свое «я» между мной, своей семьей и второй, не менее дорогой мне половиной во главе с Мерин. У него преданная и умная жена, умеющая влиять на ход событий и решения мужа. Не могу сказать, что всегда одобрял это, но если ранее, до моей болезни, мне удавалось принимать сбалансированные решения, то сейчас все значительно усложнилось. Этого, пожалуй, вполне достаточно для твоего первого знакомства с семьей Бена.