Фаниль Галеев - По следам призрака

Иван Иванович глубоко вздохнул: переживания тех дней, видать, тяжким бременем еще лежали на его плечах. Но, стараясь не подавать вида, продолжал:

— Так вот. Приехали мы, значит, с инспектором уголовного розыска Ерофеевым в тот самый дом. Встречает нас в дверях Кузнецов Василий, весь заплаканный, и поясняет: пришел домой на обед, постучался к брату, а он окровавленный лежит, записка на столе. Сразу побежал звонить в милицию, ни к чему не прикоснулся.

Мы приступили к осмотру. Глядим, и в самом деле, на полу одной из комнат, обставленной просто, по-холостяцки, лежит потерпевший. В старом рабочем халате, из груди рукоять ножа торчит, кровь на полу. Под коленом правой ноги — клетка раздавленная, а в ней мертвая канарейка. На столе, что рядом с трупом, лежит журнал «Турист» и на обложке написано карандашом: «Ухожу из жизни добровольно. Устал. Никого не тревожьте, не вините». И подпись. Отыскали старые письма и записи умершего, сравнили. Почерк, подпись — все сходится. А карандаш-то уже потом под трупом нашли…

Следователь помолчал немного, задумчиво потер рукой подбородок. Мы не мешали ему, ждали. И тут он словно спохватился:

— Да, чуть не забыл! В углу комнаты мы обнаружили туфли, дамские, на высоких каблуках. Набоечки на них свежие. А потом в ведре и кусочки отрезанной кожи нашли…

— Чьи это были туфли? — не удержалась Инна Солнцева, которая слушала рассказ Ивана Ивановича с особым вниманием, не пропуская ни единого слова.

— Экая ты нетерпеливая! — с добродушной улыбкой пожурил ее Иван Иванович. — Так и норовишь в пекло раньше батьки! Спешка в нашем деле — вещь вредная. Учти на будущее… — И, как ни в чем не бывало, продолжал дальше: — Туфли были Татьянины. И вот что мы услышали от нее, когда стали допрашивать. Пришла она домой на полчаса раньше мужа, не пришла, вернее, а забежала на минуточку: хотела перекусить наскоро и туфли отнести в ремонт. Анатолий находился дома в то время. Выходной у него был. Узнав о намерении Татьяны, он сказал ей: «Зачем ты будешь ходить в быткомбинат из-за такого пустяка. Оставь туфли, я сам сделаю набойки». Принес из кухни нож, наточил его и отыскал кусочек кожи. Когда Татьяна уходила, Анатолий надевал на себя халат, готовясь приступить к делу. После-то и нашли его убитого. Правду говорила женщина, ничего не соврала… — Последние слова следователь произнес с какой-то затаенной грустью, задумался на миг, словно поворошил что-то в памяти. — Вот и сейчас будто передо мной она вся как есть: красивая, бледная, дрожащая от волнения. Славная была женщина… Жаль, умерла в прошлом году от рака…

Иван Иванович опять глубоко вздохнул и сочувственно покачал головой. В глазах его, освещенных солнцем, тихо проплыла тоска. Проплыла и исчезла, будто слилась с синевой глаз, растворилась в ней.

— Ну, ладно. Осмотрели мы все чин-чином, как говорится, составили протокол. Нож и журнал, разумеется, забрали с собой, а тело потерпевшего, как и полагается в таких случаях, отправили в морг. Собрались уже было уходить — слышу, плачет кто-то за окном. Приоткрыл ставни, смотрю: в саду на скамеечке сидит Татьяна спиною к нам, согнулась вся, закрыла руками лицо и так рыдает, будто разрывает всю ее на части… А когда стали выходить, Ерофеев и говорит мне: «Ну, что, Иван Иванович, делать нам здесь особенно-то и нечего. Чистейшее самоубийство, судя по всему!» А я ему отвечаю: «Не торопись, Ерофеев, с выводами, что еще покажет экспертиза…» А экспертиза показала вот что: на рукояти ножа были обнаружены три разновидности отпечатков пальцев. Принадлежали они Кузнецову Василию, его жене, и погибшему. Но это естественно. Ведь нож-то был кухонный и пользоваться им могли все трое в разное время и по разным надобностям. А вот с журналом вышло поинтереснее. Предсмертная записка, как выяснилось, и правду была написана самим погибшим, но на обложке журнала оказались совершенно четкие, или как принято говорить у нас, свежие следы пальцев. И принадлежали они не кому-нибудь, а брату покойного — Василию. Не правда ли — интересная ситуация? Ведь, по словам Василия, он не прикасался к журналу, а только прочел то, что было написано перед смертью братом. И знаете, что я сделал после этого? Задержал Кузнецова Василия и отправил в камеру предварительного заключения…

— Как? По каким же основаниям? — привстали мы все разом, а Инна Солнцева даже ойкнула от неожиданности.

— По подозрению в убийстве своего брата, — спокойно отвечал Иван Иванович.

— А почему вы решили, что он убил Анатолия?

— Я скажу об этом позже, — с тем же невозмутимым спокойствием продолжал следователь. — Так вот, задержав Кузнецова Василия, я, разумеется, вызывал его на допросы, а через два дня он признался мне в убийстве. Произошло все так. Придя на обед, Василий зашел в комнату к брату. Тот как раз закончил ремонт туфель. Василию вроде не было никакого дела. Но вот он признал туфли жены! Человек по натуре горячий и несдержанный, обуреваемый ревностью, он стал упрекать брата. Анатолий, как известно, тоже не отличался уравновешенностью. Словом, была ссора… Не помня себя от злости, Василий схватил нож, лежащий на тумбочке, и ударил брата. Когда опомнился, Анатолий, цепляясь за различные предметы, уже валился, на пол. И он не выдержал, убежал из дома. А когда вернулся, то Анатолий был уже мертв и на полу возле него лежал журнал с той самой записью на обложке, которая с самого начала спутала нам все карты… Трудно сказать что натолкнуло погибшего сделать ее на исходе своих сил. Может, им руководило чувство доброты, сочувствия, которое часто охватывает людей на пороге их смерти. А может, это была последняя дань кровному братству… Но так или иначе, уходя из жизни, Анатолий подарил брату единственный шанс на спасение, и тот решил воспользоваться им…

Иван Иванович, запрокинув голову, взглянул прищуренными глазами на ярко светившееся солнце, прислушался к щебетанью птиц, прятавшихся в чуть желтеющей листве берез, кленов, в кронах старых раскидистых сосен, улыбнулся невесть чему и закончил свой рассказ:

— Вот вы спросили давеча, почему, мол, я решил, что тут не самоубийство, а настоящее убийство? Видите ли, есть у человека привычки, которым он никогда не изменяет или же, по крайней мере, изменяет в весьма редких случаях. Вы знаете, Анатолий слыл человеком аккуратным, педантичным в некотором роде. А теперь представьте, этот человек, франт по натуре, кончает жизнь самоубийством в старом рабочем халате. Возможно ли такое? Нет, конечно. Привычка, знаете ли, — дело устойчивое. А у человека, чувствующего приближение смерти, она, говорят, приобретает поистине болезненный характер. Был случай, когда один страстный любитель цветов перед тем, как расстаться с жизнью, покрасил цветочные горшочки, удобрил землю в них и полил цветы. Это ли не доказательство справедливости моих слов? Ну, а клетка с канарейкой? Разве мог Анатолий в случае самоубийства сломать ее умышленно и лишить жизни пташку — единственное свое утешение после смерти сына? Опять же нет. Конечно, падая после неожиданного ножевого удара, который нанес ему брат, он уронил ее на пол и совершенно случайно придавил коленом, погубив и маленькую певунью. Вот, это вам, так сказать, негативные обстоятельства.