Алексей Макеев - День назначенной смерти

– Мочи его, Водяной, – гримасничая от боли, вякнул прыщавый.

Посыпалась новая серия ударов. Максимов стал неудержимо терять сознание…

Плеснули водой. Пришлось возвращаться. Он опять сидел на стуле, мучители стояли где-то рядом, а в лицо бил направленный луч света.

Бездари, блин.

– Признавайся, урод, как пришил семью, – шипел истязатель. – Куда оружие дел? Живым не выйдешь, будем бить, пока не поумнеешь. Ну, поехали, урод – три пятнадцать, мы тебя слушаем…

– Я не убивал… – шептал Максимов, и с каждым разом шептать становилось труднее – открытие рта сопровождалось ввинчиванием кола в грудину.

– Ах, ты не убивал? – фыркал мучитель. – А кто, если не ты? Ну, смотри, еще одна рекламная пауза.

Удары сыпались как из рога изобилия.

– Думай, гаденыш, думай, – не унимался мент, – на кой хрен тебе голова сдалась?

Да уж думано-передумано. Что он мог добавить к вышесказанному?

– Пять тысяч долларов, – шипел мерзавец. – Признавайся, тварь, за что ты их получил, как не за убийство?

– Не пять, а десять. За работу.

Естественная усушка, да, мужики?

– Я не убивал… – твердил он. – Какой из меня убийца… Перестаньте бить, сволочи… Дайте позвонить по телефону…

Иногда вклинивались посторонние звуки. Хлопала дверь, раздавались свежие голоса.

– Ну и как он? Успешно?

– Да никак, – выплевывал прыщавый. – Белка песенки поет. Скукотища.

– Смотрите, не кончите его. К утру должен быть как огурчик.

– Да не ссы, командир, будет. Не перестараемся. Опера там еще не приехали?

Кто-то предлагал привести «гоблинов» – дескать, вы, ребята, конечно, резкие, но простые мусора, без затей – знай, лупи по почкам, а где же творческий подход? То ли дело «гоблины»: любой комплекс упражнений, по желанию заказчика. Хочешь «ласточку» – получи, хочешь «слоника» – пожалуйста. А надо быстро и красиво – так это «распятие Христа», лишь бы кости не свернуло. Полчаса индивидуального подхода с элементами гимнастики, и клиент подписывает любые бумаги, поет, как менестрель. Ах, у вас самолюбие? Ну, долбитесь. Кто-то предлагал «опетушить» парня – подсунуть в «пресс-хату» к «контингенту», и нехай забавятся. «Какой симпа-атишный!» – хохотал некто истеричный, имитируя геев прононс. «Голубые, голубые, не бывает голубей…» – стучало по черепу барабанными палочками. Время свернулось, как газета, он уже не понимал, где находится и что от него хотят. Наступил момент, когда он просто провалился в какую-то выгребную яму, и ни побои, ни вода уже не могли выдернуть его на свет…

Время упорно не желало возвращаться в традиционную систему координат. Прошло не меньше года. Он очнулся в тусклом боксе без удобств. Такое ощущение, что недавно поел. В животе гнетущая тяжесть (может, вправду поел?), в голове, правда, полное замутнение, и тело шевелится только по великой нужде, но ведь не мертвый же! И не псих – реагирует адекватно и настроение хреновое.

Кто-то завозился рядом. Судя по кряхтению, старый знакомец. Соседние нары, а между нарами проход – сантиметров сорок.

– Николай Витальевич, это вы? Живой?

– А что мне сделается, Константин Андреевич, это рок-н-ролл мертв. А я еще нет… – сколько муки в голосе!

– Как странно, Николай Витальевич, у вас, оказывается, есть чувство юмора. Сильно били?

– Да в отличие от вас, похоже, не очень. Не поверите, Константин Андреевич, но я оказался стойким орешком – в убийствах не признался. А вы? Боже, какая дикость. – Кравцов с надрывом закашлялся – продуло бедолагу, видно. – Как они так могут? За это же наказывать надо!

– Ага, ремешком по попе. Вы как с луны свалились, Николай Витальевич. Обычная порочная практика. Приезжают опера, а преступники уже на блюдечке, колются, как троцкисты. Впрочем, я не удивлюсь, если эта пьяная шелупонь и впрямь приняла нас за убийц. Шевелить мозгами они не станут ни при каких условиях по причине их отсутствия. Ладно, этих ублюдков я запомнил основательно, поквитаюсь при случае. Надеюсь, нас спасут.

По коридору кого-то гнали, несчастный костерил родную милицию, не дающую по-человечески отметить праздник. Кравцов продолжал кряхтеть и охать.

– И долго нас тут будут держать, Константин Андреевич, как вы думаете?

– Не знаю, Николай Витальевич. Правосудие неотвратимо, поэтому спешить ему абсолютно некуда. Вам название Прокудино о чем-нибудь говорит?

– Мм… А должно?

– Понятия не имею.

– Постойте, знакомое слово. Прокудино, Прокудино… Конечно! Это поселок, откуда родом Альбина. Томская область, Камышинский район. Знаете, она ведь у меня деревенская жительница. В деревне родилась, выросла. Приехала поступать в восемьдесят седьмом году. Окончила торговую академию и даже несколько лет работала администратором в универмаге. В восемьдесят девятом приехала поступать Вика…

– Имя Даша вам о чем-нибудь говорит?

– В каком смысле?

– В любом.

Кравцов задумался.

– «Любой» – это то, что касается Вики и Альбины?

– Видимо, да.

– Понятия не имею. Серьезно, Константин Андреевич. Не было у Альбины знакомой по имени Даша, уж можете мне поверить. А про Вику не знаю, врать не буду. С кем водилась, с кем дружила. А кто такая Даша?

– Перед смертью Вика успела сообщить, что в нее стреляла Даша.

– О господи…

Потрясенный клиент надолго провалился в оцепенение. Максимов закрыл глаза. Бороться с болью, разрывающей его на части, сподручнее было во сне.

Затем включили свет, явился некто в кепке с кокардой и пошутил, что к расстрелу все готово. Мрачный коридор, мрачные менты, заступившие с утра на дежурство, ни одной знакомой физиономии. А в качестве апофеоза – лично капитан Завадский в штатском и с обширного бодуна.

– Имеется привлекательная новость, Максимов, – объявил Завадский. – Ты ни в чем не виноват.

– Это не новость, – пробормотал Максимов, расписываясь, где ткнули.

– И твой клиент, как бишь его там… – Завадский щелкнул пальцами, намекая на «праздничные» проблемы с памятью.

«А вот это мы еще посмотрим», – подумал сыщик.

– Знаешь, Константин, ребята погорячились, но их же можно понять, согласись: застать двоих окровавленных людей на месте преступления. Ну и что, что вы сами их вызвали? А еще сопротивление оказывали. Нехорошая у тебя традиция, Максимов, лупить работников милиции. Парни, можно сказать, при исполнении. Нехорошо.

Но надо отдать ему должное – все изъятое Максимову вернули в целости и сохранности, даже доллары, которые, честно говоря, узреть он уже не рассчитывал. Без оперативного вмешательства Завадского здесь не обошлось.

Кравцов, постанывая и кляня российскую действительность, уволокся ловить такси. Ехать в личной «Тойоте» Завадского отказался наотрез. Имеет он право на покой для личной скорби?