Алексей Макеев - День назначенной смерти

В эту ночь, разбитый морально и физически, Максимов доехал до ГУМа, приобрел в круглосуточной забегаловке бутылку коньяка и тихо побрел домой. У подъезда завалился на скамейку, отвинтил пробку. Сделал такой глоток, что самому страшно стало. Извлек телефон, добыл из памяти нужный номер и долго рассматривал его, прежде чем надавить «YES». Пошлют не пошлют – вопрос вполне гамлетовский…

– А знаете, я рада вас слышать, Костя, – не без энтузиазма сообщила Оленька. – Распутали ваше преступление?

– Благодаря вашему мужу, – ухмыльнулся Максимов.

– Это я уже слышала. Вы знаете моего мужа?

– И знать не желаю, – засмеялся Максимов. – Как он, кстати?

– Храпит, – потускнела Оленька. – До полудня точно не проснется.

– А вы не спите?

– А вы не поняли?

Оба засмеялись.

– Сижу на кухне, – вздохнула женщина. – Вспоминаю свою безумно интересную и такую разнообразную жизнь.

– Диктуйте адрес, – решительно сказал Максимов. – Я подъеду. Увезу вас куда-нибудь.

– Только не в тундру, – испугалась женщина. – Не люблю тундру. Я вообще дальше города никуда стараюсь не выезжать.

– Хорошо, останемся в городе, – пообещал Максимов. – Есть прекрасная гостиница с видом на великую сибирскую реку. Итак, Оленька?..

Имелась в принципе неплохая возможность достойно провести новогодние каникулы. Он бросился бежать – здесь недалеко. Улицы пустые, фонари, вихристая поземка, пушистый снег, превращающий одежду в безыскусное подобие маскировочного халата. У помпезной галереи «Фестиваль», отгроханной впритык к недоломанной (и недостроенной), печально знаменитой гостинице, стоял милицейский «уазик». Двое милицейских разбирались с двумя гражданскими. Последние, судя по всему, были крепко поддаты, хотя и не сказать, что полностью неадекватны. Максимов предпочел не выходить на голое пространство. Но и тащиться в обход гостиницы не хотелось. Темные места, хулиганы свирепствуют… Отступив за угол в темноту, он продолжал наблюдать. Ситуация предельно мирная. Двое в штатском свои в доску. Хохотали все четверо, матерились, непринужденно общались. Наконец двое гражданских сели в машину, покатили в направлении Коммунального моста, а Максимов покинул укрытие. Ладно уж, для полного счастья сойдет и одно несчастье. Парни в цивильных пропитках пьяненько похихикивали, когда он подошел и бодренько поздоровался:

– С наступившим вас, ребята! Не при исполнении сегодня? Сла-авненько… А где же третьего забыли?

– А это че за самоубийца, в натуре? – прищурился первый.

– Постой, Никитос, – оскалился второй. – А я этого потроха, кажется, знаю…

Его-то и поддел Максимов резкой подсечкой. А пока тот падал, мельтеша «кавалерийскими» конечностями, а потом неуклюже и вопя поднимался, саданул в торец первого. Мощно саданул, точно по прыщам. Можно было бы и погуманнее. Парень рухнул на заметенную дорожку. Отличная работа. Второй поднялся, активно применяя великий и могучий русский мат. Ноги разъезжались. Куда бежать или биться насмерть за поруганный мундир или же спасаться бегством, он пока не решил. Максимов взял его за шиворот и потащил к сугробу. Снова сбил с ног, сунул головой в снег. Вдавил по самые плечи. Взял доску, очень классно подвернувшуюся под ногами, и самозабвенно отходил по откляченной заднице. «Подсудимый» дрыгал ногами и прилежно задыхался у себя в сугробе. Удовлетворив «буйство плоти», он выдернул его за ноги, оставил лежать – сил набираться. Подошел к отправленному в нокаут, присел на корточки. Кривоногий хрипел, давясь выбитыми зубами. Пытался приподняться.

– Чего тебе надо, падла?.. Ты покойник, понял, да?..

Максимов покачал головой:

– Нет, приятель, покойник – это ты. А вокруг тебя заминированное правовое поле, соображаешь? А что касается первого твоего вопроса… Мне очень надо, чтобы такая мразь, как ты, не работала в милиции. Это можно устроить, как ты думаешь?

Он нанес второй удар – четко в переносицу. Испытывая чувство глубокого злорадства, обозрел плоды своей необузданности, месяц госпиталя – самый оптимистичный прогноз, воровато посмотрел по сторонам и припустил по назначению. Очевидцев не было…

Он подбежал к указанному дому, встал у нужного подъезда и позвонил по телефону.

– Выходите, Оленька. Кучер прибыл, кареты пока нет.

– Хорошо, – сказала Оленька. – Сейчас я посмотрю, как там дети у себя в комнате…

«Гм, – подумал сыщик. – Ладно, подождем.

– С детьми порядок, – прошептала женщина, – вот только муж… Вы знаете, боюсь, у него проблемы с первым законом Ньютона. Да, собственно, и со вторым.

– Я знаю, – согласился Максимов. – На тело, погруженное в сорокаградусную жидкость, не действуют никакие законы. Вы по-прежнему его любите?

– Окончен школьный роман, Костя, – она тяжело вздохнула. – Был человек, а стало ничто…

– Дурацкая причина. Вы знаете, Оленька, один печальный человек мне сегодня сказал, что любим мы не «за что-то», а «несмотря на что-то». Я вынужден с ним согласиться.

– Вы верите в любовь до гроба?

– Верю. Как же не верить? К сожалению, она всегда проходит. Но верю в то, что можно любить. До самых кончиков.

– Хорошо вы сказали… Подниметесь в квартиру, Костя? Так страшно одной спускаться по лестнице.

– Уже бегу, – он выбросил окурок, утрамбовал поплотнее бутылку с коньяком и рванул в глухую чернь подъезда…