Ежи Эдигей - Фотография в профиль

— Мне думается, человек, положивший на ваш стол книгу с этим снимком, непременно должен был сообщить о нём и в соответствующие органы. В данном случае или в милицию, или в прокуратуру, — ответил адвокат.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Поэтому полагаю, что у вас нет другого выхода, как только самому обратиться в столичную комендатуру гражданской милиции в Варшаве. Если сходство случайное, вы легко докажете свою невиновность. Всегда найдутся, родственники, друзья, — произнёс Рушиньский не слишком уверенно, — которые удостоверят вашу личность.

— Меня арестуют?

— Добровольное обращение в милицию будет безусловно зачтено в вашу пользу. Не хотел бы, однако, вводить вас в заблуждение. До выяснения обстоятельств дела вам придётся, скорее всего, побыть под стражей.

— Вот это-то меня и останавливает.

Адвокат улыбнулся:

— Есть выражение: тюрьмы строятся для людей. Впрочем, не обращайте внимания на мои слова. Если вы действительно не имеете ничего общего с этим Рихардом Баумфогелем, недоразумение быстро выяснится и вам нечего бояться.

— И вы мне не верите?

— Я — адвокат, а вы — мой клиент, и моё субъективное мнение во внимание не принимается. Профессия обязывает меня хранить профессиональную тайну, и вам незачем играть со мной в жмурки. Вы вправе требовать от юриста квалифицированной консультации, и я её даю: советую как можно быстрее добровольно обратиться в милицию, пока она не предприняла какие-то встречные шаги. Отправляйтесь туда немедленно в сопровождении своих родственников, друзей или тех людей» которые вас* знают со времён оккупации. Этот шаг избавит вас от возможных неприятностей, связанных с временным задержанием.

— Да в том-то и загвоздка, пан меценас, что я не могу этого сделать!

— Не можете обратиться в милицию? Если вы сами туда не пойдёте, то вас туда поведут.

— Нет, я вовсе не боюсь отдаться в руки правосудия. Всё дело в том, что у меня не осталось никаких родственников или знакомых со времён оккупации. Не считая, конечно, того периода, когда я служил в Первой армии Войска Польского, в составе которой прошёл боевой путь от Люблина до Камня Поморского, где, тяжело раненный, закончил свою военную карьеру в полевом госпитале. В ходе боёв был дважды награждён медалью «Крест Храбрых». Сначала получил эту медаль за участие в освобождении Варшавы и операцию на Черняковском плацдарме, а во второй раз меня наградили, когда мы преодолевали укрепления Поморского вала [3] Немецкие оборонительные линии в Поморье. . Орден «Виртури Милитари» получил в самом Камне Поморском. У меня есть соответствующие наградные документы, кроме того, все эти факты могут подтвердить мои тогдашние командиры и однополчане.

Во взгляде адвоката, который он бросил на клиента, появился сочувственный интерес.

— А куда подевались свидетели тех лет, которые предшествовали вашему вступлению в Первую армию?

Станислав Врублевский беспомощно развёл руками.

— Я родился в маленькой деревушке Бжезница под городом Несвижем, в бывшем Новогрудском воеводстве. Как и везде в тех краях, в деревне жили не только поляки, но и белорусы. В этом регионе, в лесах, раскинувшихся до самого Полесья, действовали различные советские и польские партизанские группы. Мы их прятали и помогали им. В 1942 году — это произошло семнадцатого мая крупные подразделения гитлеровской жандармерии окружили нашу деревушку. Немцы поджигали дом за домом и убивали каждого, кто попадался им на глаза. Мне было тогда восемнадцать лет, и я чудом уцелел, потому что в тот день, в четыре часа утра, родители отправили меня в лес за хворостом. Издали я видел горящую деревню, слышал автоматные очереди и душераздирающие крики расстреливаемых людей. В деревне после гитлеровцев остались лишь пепелища и трупы.

— Куда же потом забросила вас судьба?

— Меня приютили на время какие-то незнакомые люди из соседней деревни. Немного оправившись от страшного потрясения, я вспомнил, что в Люблине живёт родственник моего отца — его двоюродный брат и тёзка, Зигмунд. Решил во что бы то ни стало его разыскать и в результате обрёк себя на многомесячные скитания. Передвигался в основном пешком и только окольными путями, часто по бездорожью. С собой не было ни денег, ни документов. Кормился, подрабатывая у крестьян в деревнях, которые попадались на моём пути. Такая жизнь продолжалась около года. Зиму переждал в Доме какого-то зажиточного крестьянина, к которому нанялся батраком. В тот день, когда я ушёл в лес собирать хворост, в родном доме остались не только все мои документы, но и вся верхняя одежда. На мне были лишь брюки, рубашка и свитер, а на ногах башмаки на деревянной подошве. Пробираясь к дяде без документов, я больше всего боялся попасть в руки гитлеровцев. В дороге приходилось зарабатывать не только на хлеб, но и на кое-какую одежонку.

— Понимаю, — поддакнул адвокат.

— Перед самым Люблином, в парчевских лесах, я наткнулся на партизанский отряд. Это была небольшая группа Армии Крайовой [4] В 1942–1945 гг. действовала в оккупированной фашистской Германией Польше под руководством польского эмигрантского правительства в Лондоне. (АК), в которой насчитывалось около тридцати человек, причём только половина из них были более или менее вооружены. Командовал отрядом поручик Рысь. Настоящей его фамилии я до сих пор не знаю и, честно говоря, никогда не старался узнать.

— Её можно сейчас выяснить в архиве истории Войска Польского, а затем разыскать и самого офицера.

— Он погиб, — коротко ответил Врублевский.

— В таком случае, может быть, удастся найти других? Вы помните какие-нибудь фамилии?

— Нет, я знал только клички. Да и их, впрочем, почти забыл. Возвращаясь к рассказу о злоключениях, выпавших на мою долю, должен заметить, что поручик Рысь отнёсся ко мне очень сердечно. Он отсоветовал пробираться в Люблин без документов, считая, что там гитлеровцы сразу обратят на меня внимание из-за моего внешнего вида. Моя одежда превратилась в лохмотья, а что касается личной гигиены, то я почти забыл, как пахнет мыло. Командир пообещал, что через своих связных уточнит у моих родственников, смогут ли они мне помочь, а пока распорядился зачислить меня в свой отряд. И действительно, вскоре пришёл ответ из Люблина, в котором сообщалось, что такие-то Врублевские в городе проживали, но накануне войны выехали в неизвестном направлении. Никто из соседей не знал их нового адреса. Между прочим, добавлю, что и после войны мне так и не удалось найти кого-нибудь из своей родни.

— А товарищей по партизанскому отряду вы искали?

— Поручик Рысь погиб два месяца спустя после моего прихода в отряд во время операции по минированию железнодорожных путей. Наш отряд был реорганизован, появился новый командир. Обеспеченность оружием заметно улучшилась, и мы стали участвовать в различных боевых действиях. Неоднократно выходили С боями из окружения. Знаете, как бывает в партизанском отряде: кто-то гибнет, его место занимает другой — и всё начинается сначала. Мне, признаться, всегда везло, из всех стычек я выходил целым и невредимым. Затем мы передислоцировались в яновские леса. Там действовали крупные партизанские силы: советские отряды, формирования Армии Людовой [5] Основана 1 января 1944 г. в результате реорганизации Гвардии Людовой. действовала в оккупированной Польше. В июле 1944 года объединена с I Польской армией в Войско Польское. и Армии Крайовой. Гитлеровское командование задумало ликвидировать эти очаги сопротивления. Против них были брошены крупные подразделения СС, жандармерий и вермахта, которые окружили всю их территорию. Аковцам и русским после двухдневных боёв удалось пробиться с тяжёлыми потерями сквозь опоясавшее нас кольцо вражеских войск. Но затем руководство АК отказалось сотрудничать с другими партизанскими группами, и мы оказались предоставлены самим себе. Этим не преминули воспользоваться гитлеровцы, и вскоре нам пришлось испить горькую чашу страшного поражения. Разрозненные партизанские группы безуспешно пытались пробиться сквозь болота, и там, в топях, их добивали озверевшие эсэсовцы.