Виктор Рябинин - Каждый умирает в своем отсеке

Абражевич взволнованно, помпезно, но неискренне поблагодарил:

— Спасибо вам, дорогой вы наш человек! Спасибо вам, совесть нации! Горжусь, что живу с вами в один исторический период...

Дальше застолье покатилось своим чередом: инженеры человеческих душ, ублаженные изысканными яствами и питьем, удовлетворенно загомонили, разбившись на группки по интересам. Абражевич поднялся и поманил за собой Павла Николаевича, блаженствующего между двумя девахами, приглашенными из какого-то модельного агентства и размещенными в разных углах стола для украшения банкета. Вдвоем они перешли в курительную комнату, где опустились в мягкие, с черной кожаной обивкой кресла.

Пашка был слегка пьян. В умных глазах присутствовала улыбка всепонимания. Именно эта чуть ироничная улыбка всегда сильно раздражала Абражевича. Напротив, Павел Николаевич умел держать себя с таким неуловимым сарказмом и раздражающим превосходством, словно намекал, что знает о собеседнике что-то очень важное и обязательно мерзопакостное. Такая манера была хорошо знакома Василию Васильевичу. Ею часто пользовались прежние партийные боссы. Когда-то и он пытался ее перенять, но тщетно. Способность к тайной и оттого обидной насмешке дается человеку, видимо, от природы, передается генетически, как цвет глаз. Но несмотря на это, когда-то в застойно-застольные времена работники ЦК в своем кругу нахально и глупейшим образом утверждали, что в жилах многих партократов течет именно голубая дворянская кровь.

— Немного меня беспокоит этот твой морячок, — откровенно признался Абражевич.

На самом деле его беспокоил не Андрей: с одним человеком управиться легко, будь он хоть подсадной или просто случайный малый. Опытного чиновника крепко настораживала эта затея с транзитом через страну наркоты. В случае провала в такой ситуации никто от тюрьмы его не спасет. Хотя цифры предполагаемого барыша, бесспорно, вызывали неописуемый восторг.

Павел Николаевич правильно просчитал ситуацию и ответил по существу:

— Моряк сейчас в Германии. Там его еще дожмут. Здесь поглядели в лупу - вроде чистый, меня не сдал, даже не упоминал. В компьютере его нет.

Василий Васильевич своим ушам не поверил: неужто этот уголовник сумел добраться до святая святых — гэбэшного компьютера? Нет, не может быть, врет, собака!

— Но вас же не это беспокоит, — доверительным тоном проворковал ушлый Пашка, а лукавый взгляд умных глаз наглядно свидетельствовал: я тебя, дорогой партнер, насквозь вижу!

— Не только это, — хмыкнул Абражевич. - Я вот все думаю: не слишком ли ты, Павел Николаевич, широко шагаешь? Штаны, случаем, не порвешь?

И опять эта снисходительная улыбка и насмешливый взгляд.

— Дорогой Василий Васильевич, если не мы - другие все заберут. Страна все стерпит.

— А тебе страну, выходит, и не жалко совсем?

— Кого жалеть, Василий Васильевич? Вы же слышали, что умные люди говорят? Причем интеллигенция, цвет нации. Нашему народу сподручней на свалке, в дерьме удобнее, привычнее, теплее. Еще и спасибо скажут.

С некоторой оторопью вглядывался Абражевич в бездонные карие очи подельщика. Силен все-таки дьявол, мать родную не пожалеет, пустит в расход и глазом не моргнет.

— Тогда так, — подвел черту Абражевич. - Как я понял, переговоры на самом предварительном этапе, верно? Значит, пока не будет полной ясности, я об этом знать ничего не хочу. И не впутывай ты меня без надобности.

— Как угодно, гражданин начальник, — открыто, весело и в упор на Абражевича смотрели прищуренные Пашкины глаза.

Партнеры крепко пожали друг другу руки, а у Василия Васильевича вмиг создалось ощущение, что ему только что смачно плюнули в лицо.

В Лейпциге сутки шел дождь. Железнодорожная ветка, куда загнали под разгрузку, была устелена, словно драным ковром, покрасневшими листьями лип. Воздух отрезвляющ и свеж. Несколько рабочих в опрятных фирменных комбинезонах споро перенесли весь груз из вагона в крытые фургоны и тут же укатили. За разгрузкой наблюдал худощавый господин средних лет с угреватым лицом. Когда Мусса убежал к головному вагону, чтобы подписать какие-то документы, Андрей вежливо обратился к чиновнику:

— Братан, ты случаем не русский?

— Тебе чего надо? — невежливо отозвался господин, недовольно кривясь.

— Да просто так. Первый раз в Германии. И всего на сутки. Чего за сутки успеешь? А хотелось бы, понимаешь, отметиться.

— С Муссой отметишься. С ним не промахнешься.

Разговор был ни о чем, но Андрей задал самый главный вопрос, ради которого он этот треп и начал:

— Груз, видать, очень дорогой, коль вы так быстро его с глаз убрали?

После этих слов господин вздрогнул и демонстративно пошел прочь, а Андрей про себя подумал, мол, и не надо мне слышать твой ответ. Вчера вечером, когда состав уже мчался по Германии, изрядно "накушавшийся" шнапса Мусса проболтался, что металлическая стружка - не главное. В трех ящиках в герметичных упаковках находится пробная партия какого-то товара и если все пройдет хорошо, они с Андреем следующий раз этот товар и повезут.

Получалось, что Пашка использовал Андрея втемную. От этой мысли на душе становилось паскудно, чем сразу же воспользовался шустрый Мусса:

— Ну что, пора культурно отдохнуть, — весело заявил он, размахивая перед носом Андрея пачкой евро, — Получил наши с тобой командировочные, остальные, сказали, будут по возвращении.

— Что ты имеешь в виду?

— Я же тебе говорил, что знаю отличное местечко. Пошли, не пожалеешь!

Уже затемно они оказались на узкой улочке, которая, как елочная гирлянда, сплошь сверкала красными, голубыми, зелеными и фиолетовыми шарами. Машины сюда не заезжали. Андрей и Мусса словно из одного мира попали в другой, параллельный. Из сытой и респектабельной среды обитания нормальных людей, перешагнув невидимую границу, ступили в какую-то сказочную буферную зону, где жили дикари и где все было приготовлено для скорого и праздничного жертвоприношения. Замелькали туземные смуглые лики, а из распахнутых окон приземистых и как бы слегка раскачивающихся особняков на путников обрушилась адская какофония, которая лишь отдаленно напоминала музыку и вызывала первобытное воспоминания о языческих временах.

В одну из неприметных деревянных дверей, едва обозначенную пунцовой электрической свечкой, Мусса и ткнулся, как к себе в квартиру, и потянул за собой напарника. Притон был такой, что дух захватывало. Они вдруг словно оказались внутри расписного тульского пряника. Именно такое впечатление произвел на Андрея обитый бархатом и уставленный разноцветной мягкой мебелью холл. С одной стороны - радужно мерцающий бар с торчащей оттуда физиономией крашеного бедуина, с другой - роскошный рояль. В креслах сидели томные девицы в завлекательных позах - всего с десяток. Хотя некоторые из них, вроде занятые собой, из-под вспархивающих периодически ресниц бросали на вошедших мимолетные многообещающие взгляды.