Майкл Коллинз - Потерянные души

По дороге домой я сделал крюк и проехал мимо дома жены, чего делать никак не следовало. Но мне было нужно отвлечься. Дом у нее трехэтажный, белый, с плоским фасадом и стоит у самой дороги. Окна преувеличенно большие, без занавесей. Там горел свет, и дом напоминал театральный задник. Мне было трудно представить, что она живет там с моим сыном.

Сет Хансен, новый муж моей жены, был ревностным христианином, продавал страховые полисы и оказывал помощь общине амишей, торгуя через каталоги их мебельными изделиями; конечно, амиши ненавидят современный мир, но почему-то деньги современного мира им требуются. Сет, кроме того, водил их микроавтобус, поскольку амиши, хотя и были не прочь воспользоваться современными транспортными средствами, управлять ими сами не желали. Посмотреть на них в этом микроавтобусе стоило того: передвижная выставка огородных пугал.

Я так толком в Сете и не разобрался, не понял, почему Джанин выбрала именно его, хотя в конечном счете все, разумеется, сводилось к деньгам. Другого объяснения просто не было. Сет прихрамывал и обзавелся брюшком, а уж одевался… Он носил просторные костюмы середины семидесятых, безнадежно устаревшего фасона, и черные начищенные сапоги. Таких голыми руками не возьмешь. Когда я наконец увидел его на предварительном слушании о разводе, между нами не оказалось никаких точек для сравнения, о зависти или мужской браваде не могло быть и речи. Сет явился в шнурковом галстуке, прославленном полковником Сандерсом. [4] Полковник Гарланд Дэвид Сандерс (1890–1980) — американский предприниматель, основавший сеть экспресс-кафе «Кентакки фрайд чикен». И смахивал на чьего-то благодушного стареющего дядюшку с туго набитым кошельком. Однако в люди он выбился сам, заведя фирму по обработке посевов с воздуха, и нажил состояние, посыпая поля пестицидами. Сет разменял пятьдесят три года и был на пятнадцать лет старше меня.

Думается, союз Джанин с Сетом являл пример несовместимости такого рода, с какими я не способен примириться. Господи Боже мой, мы пережили сексуальную революцию, подражали позам в «Радостях секса», отыскивали эрогенные зоны, изобретали всякие фокусы, которые, по нашему убеждению, должны были поднять наши отношения на иной уровень. Она хотела всего этого: стонов желания, изматывающего секса, и вот как мы закончили. Я нахожусь в состоянии почти полного воздержания, а Джанин попятилась вот в это сумеречное существование между девятнадцатым и двадцатым веками.

Но наш сын был ребенком конца двадцатого века, ребенком под врачебным надзором по поводу ночного недержания мочи, дислексии и гиперактивности. Будь я чуть пьянее, я бы нанес им визит, чтобы спасти сына от его так называемого комплекса неполноценности.

Вернувшись к себе, я выпустил Макса из подвала. Позвонил Лойс и извинился. Лойс зафырчала:

— Не беспокойся. Я давным-давно махнула рукой на мужчин. Так что тебе понадобилось?

— Никак не мог вырваться.

У меня возникло ощущение, будто я увяз в антимыльной опере, если такие существуют.

— Где то место, где у них нет телефонов?

На заднем плане заверещал Пит. Я услышал стук его клетки. Лойс сказала резко:

— Не рви это, Пит, не надо! Пит гадкий мальчик.

Я снова услышал верещание и стук клетки.

Обычно Лойс накрывает его клетку темной материей, чтобы создать ночь. Жизнь для Пита была одним нескончаемым днем, поскольку его внутренние часы были целиком настроены на солнечный свет. Это сказала мне Лойс. Жизнь в неволе без восходов и закатов, никаких нюансов.

Я услышал, что Лойс запела вещицу Коула Портера, которую любил наигрывать ее муж. Он и Пита научил кусочку из этой песни. Лойс повторяла припев: «На вершину славы ты бы влезла, не спеша, но есть одна помеха: ты слишком хороша!»

Пит пропел: «Ты слишком хороша!»

Угомонив Пита, Лойс сказала:

— Ты еще не положил трубку?

Я хотел бы целиком раствориться в этой минуте.

— От этой песни у меня мурашки по коже бегают! — Я дрожал. Хмель еще не выветрился. — Знаешь, иногда я представляю себе, какой, наверное, это был ад для Пита, птицы из тропиков, оказаться здесь, да еще присутствовать…

— При самоубийстве в мотеле?

Я задышал в трубку:

— Извини… мне не следовало этого говорить.

Голос Лойс стал отрывистым:

— Что сделано, то сделано.

— Да? Послушай, я рад, что мы знакомы, Лойс. И просто хочу сказать тебе это. Ты куда лучше, как человек, чем моя жена. Я серьезно.

— Звучит, как никудышный секс по телефону. Это что, так и есть? Предпочтешь перенести на другой раз?

— Не принимай на личный счет.

— А на какой еще счет прикажешь принять?

Выпитое переставало действовать, а потому я достал виски и забрал стакан и бутылку с собой в душ, чего давно не делал. Вообще-то я специально нарастил телефонный провод, и аппарат теперь ждал в ванной на случай, если шеф захочет узнать, как все прошло.

Я оставался под душем очень долго, даже кончики пальцев сморщились. Горячая вода примешивалась к виски. Кубики льда трескались. Мне было трудно стоять.

Я таращился на аппарат, призывая его зазвонить, но из этого ничего не вышло.

Выбравшись из-под душа, я пошел на кухню. Макс принялся лизать мои ступни, щекоча кожу шершавым языком. Я включил местную радиостанцию — просто так, шума ради.

Разговор шел о Кайле Джонсоне, о матче вечером в пятницу. В голосе каждого звонившего на станцию звучал оптимизм. Передача велась из какого-то бара. Меня вдруг поразила мысль, что из-за всего случившегося я беседовал с Кайлом накануне самого ответственного матча в его жизни. Не удивительно, что ему было страшно выйти на игру, имея на совести убитого ребенка.

Я подумал, что желание признаться могло быть его подсознательной попыткой очистить совесть, чтобы выйти на поле во всеоружии. Ну конечно, так оно и есть.

Ночью мне снова снилась девочка — спящий среди листьев ангелочек. Я видел, как Кайл Джонсон мчится прямо на меня в своем пикапе. Я кричал, чтобы он остановился, но было поздно. Тогда я выбежал на дорогу, упал на девочку, скорчился над ней, ощутил внезапный тупой удар пикапа и испустил вопль. Но это всего лишь Макс вспрыгнул на кровать.

Я ждал мэра в приемной. Всюду ощущалось лихорадочное возбуждение. Вечером предстоял четвертьфинальный матч. Бетти оделась в цвета школы — кошмарная комбинация юбки в оборках, двухцветных туфель и коротких носочков.

Она посмотрела на меня и сказала:

— Как вы себя чувствуете, Лоренс?

Я только пожал плечами — нормально.

Мэр наконец вышел из своего кабинета, облаченный в свитер на манер тех, в которых ребята пятидесятых годов ходили в кафе-мороженое. Меня просто оглоушило. Мэр разговаривал с молодым репортером, приехавшим в город на матч. Он объяснял ему, что наша река Сент-Джозеф течет на север в противоположном от других рек направлении и впадает в озеро Мичиган.