Наталья Андреева - Наследник империи, или Выдержка

— Но можно ведь вызвать его сюда? — спросил отец. — Приезжают же к нам мастер маникюра и массажист.

— И парикмахер, который стрижет собачек, — кисло добавил я. — Но СПА-процедуры мама проходит в местах, для этого отведенных.

— У них специальная аппаратура, — улыбнулась мама.

— У фотографа тоже аппаратура. Если ты хочешь студийные снимки, то делаются они не дома.

— Мы создадим ему все необходимые условия, — заверил отец. Он безумно любит маму и во всем ей потакает.

— Зачем тебе эти фотографии? — спросил я у матери.

— У меня скоро юбилей, — улыбнулась она. Видимо, знаменитую улыбку я унаследовал от нее. Она тоже не умеет плакать, когда ей больно.

— Не скоро. Тебе только-только исполнилось сорок девять.

— Осталось меньше года. Я давно уже не видела таких хороших снимков.

В этот момент отец встал и отошел к окну. Потом извинился и вышел в другую комнату. Дела его надолго не отпускали.

— Мама, есть один тонкий момент. — Ей я мог открыться.

— Какой же, сынок?

Сынок! Я невольно вздрогнул. Ну как ей объяснить?

— Этот человек — мой напарник. Но он не знает, кто я. Что мои родители богатые люди и я могу вообще не работать. Мы с ним так здорово ладим, потому что он думает обо мне, как о человеке, себе равном. Я сказал, что тоже живу на съемной квартире и на зарплату. Мне нравится эта работа, я не хочу, чтобы ты все испортила. Я дам тебе номер его телефона, если ты не скажешь, что я твой сын. Ты просто заказчица. Богатая клиентка с Рублевки. Но ко мне это не имеет никакого отношения.

— Хорошо, — улыбнулась мать и потрепала меня по волосам. — Я сохраню твою тайну. А папе мы вообще ничего не скажем. Он в мои дела не лезет. У него своя работа, у меня своя. Снимки чудесные. Их можно разместить в глянцевых журналах. К тому же я щедро ему заплачу.

— Тогда записывай номер мобильного телефона! — весело предложил я. Деньги Сгорбышу нужны.

— Записала, — сказала мать, поглаживая блокнотик. — А кого спросить?

— Его фамилия Сгорбыш. Павел Сгорбыш.

Мне показалось, что она в замешательстве. Во всяком случае, она задумчиво произнесла:

— Где-то я слышала это имя. В связи с чем-то.

— Он хороший фотограф, — заверил я. — Но пьет. Была неприятная история с известной актрисой. Я знаю, ты смотришь этот сериал. Ее снимки в обнаженном виде обнародовали в Интернете.

Я назвал имя.

— Ах, вот оно что! — всплеснула руками мать. — Но почему мне знакома его фамилия? Где же я ее слышала?

— Может, его вычислили? И все знают, кто продал снимки? Мир полон слухов.

— Я это уточню. И ты говоришь, что работаешь с этим… как его? Сгорбышем?

— Он мой напарник. Знаешь, мне с ним интересно. Он — гений фотографии! Жаль, что ненавидит цифру. Но я над этим работаю.

— Какой же ты еще ребенок. — И она вновь ласково потрепала меня по волосам. Потом что-то записала в блокнотике и поднялась. — Не хочешь погулять по парку? У нас расцвели чудесные розы.

Она была самой чудесной розой, расцветшей в этом саду. Высокая эффектная блондинка, которой никто не дал бы ее сорока девяти. На ее длинной шее цвел гордый бутон головы. В ее прекрасном взгляде фиалкового цвета сквозила легкая грусть. Мне казалось, что это богиня, рожденная из пены морской. Она тоскует по цветочному нектару, которым питалась там, на облаках. Ее руки никогда не знали тяжелого труда, ноги всегда ласкала удобная и дорогая обувь. Но она отчего-то грустила. Я знал, что родители любят друг друга, что моя мать выше всяких подозрений. Ее репутация безупречна. Отчего же эта грусть? Мне так хотелось сделать ее счастливой!

Мы гуляли, болтали о пустяках. Раз уж я во всем признался, я мог быть откровенным. Рассказывал о своем напарнике, умолчав, разумеется, о пари. О его странностях, фанатичном увлечении фотографией. Она с интересом слушала. Ведь я проводил с ней так мало времени! Свинья, конечно.

— Ма, в чем дело? — Я заметил, что она потирает указательными пальцами виски. Ее руки с тонкими запястьями были усыпаны росинками бриллиантов. Я подумал, что не эта женщина создана для роскоши, а роскошь существует для нее. Она молчала, и я переспросил: — В чем дело, ма?

— У меня небольшая мигрень. Не обращай внимания.

— Может, тебе лучше прилечь?

— Я хочу побыть с тобой. Ведь ты скоро уедешь.

— Я останусь ночевать.

— Тебе же завтра на работу. На дорогах пробки.

— Встану пораньше, — отмахнулся я. — Кстати, что говорит папа о моей работе?

— Он тебя уважает.

— Вот как? — удивился я.

— Он сам начинал подсобным рабочим на стройке.

— Папа? Подсобным рабочим?

— Работал и заочно учился в институте.

Я знал семейные предания. О том, как отец работал на стройке прорабом, начальником участка, а потом и всего объекта. О переводе в стройтрест, а потом в министерство. О том, что до этого он был подсобным рабочим, раньше не говорили.

— …Там мы и познакомились.

— Где?

— На стройке.

— А ты там что делала?

— Работала, — спокойно ответила мать.

— Где? На стройке?

— Что ж тут такого? Я была штукатуром-маляром, — ровным голосом сказала она. — Когда провалилась на экзаменах в театральное училище, пошла на стройку, чтобы мне дали койку в общежитии.

Слова «койка» и «общежитие» оскорбляли ее уста, и я поспешил закрыть тему. Я ведь помнил ее только такой: холеной, пахнущей дорогими духами, всегда модно и дорого одетой. Ее руки, ласкавшие меня в детстве, были мягкие и душистые. Я взял эту ласковую руку и поцеловал. Мы одинаково улыбнулись друг другу…

…Когда утром следующего дня мы встретились со Сгорбышем, я небрежно сказал:

— Возможно, на днях тебе позвонит богатая заказчица. Мог бы ты еще разок съездить на Рублевку?

— А ты времени даром не теряешь, сынок, — усмехнулся он. — И каков твой процент?

— Это мой подарок. Не переживай, я не внакладе.

— Надо думать! Вид у тебя, как у кота, съевшего миску сметаны!

Я всего лишь провел вечер с родителями. Но согласно кивнул. Потом спросил:

— А что делал ты?

Он с гордостью показал вчерашние снимки. Их было много. Некоторые он продублировал. Весь материал мы покамест сложили в ящик нашего общего стола и заперли его на ключ. Раньше Сгорбыш этого не делал. Я задумался. Когда он начал закрывать ящик? Месяца два назад. Неужели у нас что-то пропало? Во всяком случае, теперь он ящик запирал.

— И как зовут даму? — вскользь поинтересовался Сгорбыш.

— О! У нее необычное имя! Эвелина.

— И в самом деле необычное. Редкое. Я бы сказал: редчайшее. Псевдоним?

— Все думают, — улыбнулся я, — что она бывшая модель, которая взяла псевдоним. Но это имя записано в паспорте. Ее так зовут с момента рождения. Она в действительности Эвелина Вячеславовна по мужу Петровская.

— Как-как?