Ильдар Абузяров - Мутабор

– А ничего дальше не было. Ни одной телеграммы от Максута-паши больше не приходило. Ни телеграммы, ни бандероли, которую так ждали в администрации. – Фахад замолчал, а спустя пять минут раздумий задал вопрос, ради которого и рассказывал свои байки: – Ну, так хотите купить у меня открытку?

Он снова предложил слона в мешке. Но Омар уже ничего не хотел. С каждой секундой голова его тяжелела от калорийного пива, а в глазах мутнело от темного пенистого хмеля.

– Что-то я в последнее время не могу разгадать ни одной загаданной мне загадки, – пытался подпереть руками свою тяжелую голову Омар. – Видимо, мне это не дано.

Фахад не соглашался, но и не возражал.

– А может, по правде говоря, – и тут Омар вслух высказал запретную мысль, неожиданно молнией сверкнувшую в затуманенной голове, – никакой Жарият-то и не было. А это условное название южной страны, но потом Ревес Максут-паша перестал доверять и явке Жарият и стал присылать не на этот условный адрес, а лично в администрацию эмира. Странные письма без подписи и печати… Только МП… – это же «место печати»! А Ревес – значит «север», куда паша отправился. А «трубка мира раскурена» означает, что задание выполнено!

– Вы очень проницательный молодой человек! Как я до этого сам не додумался? – хлопнул себя по щеке филателист.

Дальше они сидели молча, погрузившись в свои собственные мысли, словно барракуда в пучину. До тех пор, пока Омар, спохватившись, не щелкнул пальцами.

– Еще, – крикнул он бармену, – хочу еще историй и пива! Дайте сполна насладиться этой чудо-страной гостю с Запада, которого уже три дня разыскивает, но не может найти полиция, потому что он якобы похитил лебедя из пруда-усыпальницы Буль-Буля Вали!

И лишь потом упер свой мутный взор в сучок на столе. И даже ничего не предпринял, когда его плотным кольцом окружила толпа.

Катя проснулась рано, села на кровати и начала расчесывать волосы. В лучах утреннего солнца она выглядела бледно.

– Как дела? – поинтересовался я.

– Фу как плохо, – зевнула она. – Здесь стены цвета фуксии давят и угнетают.

– Ну… – пожал плечами я.

– И вообще, мне здесь не нравится. Как мамина дочка, я не привыкла ночевать вне дома, – капризничала Кэт. – Поэтому предлагаю прямо сейчас отправиться ко мне и познакомиться с моей мамой.

– Может, позавтракаем сначала?

– Да не могу я здесь есть, – бросила Катя расческу и, недовольно мяукнув, отвернулась к стене.

Если женщина чего-то хочет, значит, этого хочет Бог. Через пятнадцать минут мы уже скользили на «ягуаре» по покрытому тонкой изморозью шоссе. Морозы, по прогнозам, должны были ударить раньше, но пришли они, кажется, только этой ночью.

– Вот увидишь, тебе у меня понравится, – говорила Катя, – у меня очень мило.

– Насколько мило? – я был расстроен тем, что она и полдня не смогла провести в тех истинных условиях, что я мог ей предложить. С другой стороны, мне очень хотелось посмотреть на то место, где Катя выросла и провела большую часть жизни.

– У меня вся комната в плюшевых зверюшках. Зайчики, мишки, собачки и киски…

Я представил себе девичью комнату с кремовой занавеской-балдахином у кровати, с белой мебелью, розовым постельным бельем и розовым ковриком, покрывалом с рюшечками и косичками, а кругом, на всех полочках и комодах, голубые, салатные, ванильные и розовые плюшевые мягкие игрушки. И меня чуть не стошнило. А еще, наверное, эти друзья отражаются в зеркалах трельяжа.

Нет, все-таки надо было позавтракать с утра. Я стал мотать головой по сторонам в поисках хоть какой-нибудь кафешки. Но ничего работающего не попадалось. Так мы доехали до самого дома Кэт на Крестовском острове.

– Подождешь меня в машине пять минут, милый, – чмокнула Кэт меня в щечку, – теперь твоя очередь. Мне надо маму подготовить, она у меня все близко к сердцу принимает. Работает начальником в ОВИРе. Но ты не пугайся так сразу…

– Угу…

– Это я беру с собой, – хихикнула Кэт, – чтобы ты не забыл научить меня наконец играть в шахматы.

В зеркало заднего вида я видел, как Кэт взяла пакет с моей кошкой и шахматами. Интересно, каково будет моему уличному коту в окружении плюшевых розовых котят и кисок? Как он себя поведет? Справится ли?

Где-то в глубине души я хотел очутиться в уютной семейной обстановке. Уже год, как я не ел домашней еды. Интересно, на каком этаже живет Кэт? И почему ее так долго нет?

«Уже двадцать минут, как она ушла», – посмотрел я на часы. Время в разлуке с ней тянулось и тянулось. Подождав еще двадцать минут, я начал звонить Кате на мобильный. Но абонент не отвечал или был недоступен.

Выйдя из машины, я зашел в подъезд. Один массивный маршевый пролет вел вверх, а другой вниз. Неужели она живет в подвале? Я пошел вниз и увидел свой пакет: он, сжавшись в комок, пригрелся возле батареи. Подъезд оказался проходным, и никаких шахмат в пакете не было. Мой кот не выдержал столько еды и отрыгнул.

Подняв пакет, я вышел во внутренний двор дома, не зная, что и подумать. Если двор пройти насквозь, а дальше через арку, выяснил я, оглядевшись, то рукой подать до метро. Но я вернулся и позвонил в первую попавшуюся дверь на самой нижней лестничной площадке.

– Кто там? – спросил подозрительный старческий голос из-за стены. – Кому еще понадобилась Екатерина Ивановна?

– Простите, вы не подскажете, у вас в подъезде живет девушка по имени Кэт?

Раздалось лязганье засовов и цепочек, после чего дверь приоткрылась, и в нос мне ударил жуткий кошачий запах.

– Что вы сказали? – высунула она голову над цепочкой. – Кошки?

Я сразу узнал ее, вспомнив, как заскочил в разухабистый дежурный троллейбус и второй раз за ночь встретил эту старуху в дождевике и с коробкой. Что она там делала? Возила ли она своего питомца к знакомому ветеринару или на случку с котом той же породы? А может, она продает котят у выхода из метро или собирает с помощью своих домочадцев милостыню? Или, может, в коробке был вовсе не кот? А был ли вообще в коробке кто-нибудь?

Позже я очень жалел, что ничего не выяснил. Я корил судьбу и свою нерешительность. И вот теперь я стоял с пустым скомканным пакетом, и передо мной снова были ее красные глаза с прожилками.

– Да, кошки, – сказал я, и старуха, тут же скривив рот в улыбке, сняла цепочку, словно кошки были паролем.

– Кошка – она хранительница очага. Она охраняет черные дыры в иные миры, – последнее старуха произносила словно заклинание, шепотом, и я не мог оторвать глаз от черной дыры ее беззубого рта. – Как только мы в блокаду съели нашу кошку, на нас посыпались беды и несчастья.