Ильдар Абузяров - Мутабор

Так мне не оставили выбора. Точнее, я сам лишил себя выбора, подумав, что благоразумнее будет переодеться. А потом под лязг засовов и замков меня уже вывели на улицу. Открытыми частями тела: носом, шеей и кистями рук – я почувствовал, что ведут меня лицом на холод. А когда меня опустили головой на что-то холодное, я решил, что вот он, мой бесславный конец. Сейчас опустят еще и на шею что-нибудь холодное. Камень или лопату, топор или секиру.

Но меня не лишили головы, а затолкали в какой-то ящик, может быть в багажник. Затем машина сорвалась с места и помчалась. Это была иномарка, потому что меня сразу начало укачивать. В машинах с жесткими подвесками я чувствую себя легче.

Куда они меня везут? В лес? Если дадут лопату в руки и заставят копать яму, то значит, точно конец.

Когда меня вытащили из нагретой дыханием машины на прохладу воздуха, я это почувствовал даже не носоглоткой, а затекшими запястьями, которые освободили от наручников. Затем с головы сняли мешок, и я увидел, что меня привезли и правда будто в прохладный тенистый лес, только вместо мощных пихтовых и чинаровых стволов вокруг возвышались объемные мраморные колонны.

Я сразу узнал это место, этот мертвый колонный лес. Из приемного покоя тюрьмы меня доставили в резиденцию эмира и мэра. На портике, над лестницей, распластав крылья и хищно свесив огромный клюв, нависал бронзовый орел. С каждой ступенькой казалось, что я теряю связь с землей, что эта гигантская птица, этот символ солнца, отрывает меня от земли и несет к себе в гнездо.

Поднявшись по гранитным ступеням без перил и пройдя по мраморным коридорам, я оказался в обитой шелком (под ним, должно быть, еще тик и пух) приемной эмира и мэра. Ходики на стене тикали так, словно заикались. Ожидание было невыносимо. Туда-сюда ходили несколько секретарей и руководителей пресс-службы.

Особенно выделялся пресс-секретарь. Он то и дело, между выполнением поручений, бросал на меня любопытные взгляды, будто что-то припоминая. Судя по тому, как он, наконец, широко улыбаясь, подошел и протянул мне руку, мои предположения оправдались.

– Я вас знаю, – сказал он, пожав мне руку, – вы известный писатель.

– Вы не знаете, – спросил я, – долго меня еще будут здесь держать?

– Сейчас у эмира делегация из Китая. Затем на прием записан посол России! Потерпите, видите, сколько важных людей ожидает аудиенции.

Ага, значит, Китай и Россия начали какой-то спешный торг? Я огляделся. Помимо меня в комнате сидело несколько депутатов – не последних в Кашеваре людей. Все как один высокопоставленные чиновники, а по совместительству уважаемые и влиятельные лидеры северного, южного и западного кланов – Хамза Алханов, Арслан Баев и Асад Султанов. Глядя на них, сразу становилось понятно, что они жулики и воры. Абсолютно клановая коррумпированная страна.

Только теперь, вглядываясь в лица высокопоставленных респектабельных людей, я начал немного успокаиваться и узнавать окружающих. Был здесь и министр финансов с лицом хомяка и с бегающими глазками суслика – Усама Бекин.

Видя его по-предательски неспокойные глазки, я вдруг размечтался. А вдруг меня после выборов или в честь выборов отпустят на свободу? Обычно после успешных коронаций деспоты востока делали широкий жест в адрес заключенных. Такова традиция. Но до амнистии, разумеется, со мной поговорят, обсудят, прощупают мою позицию. А потом уже предложат сделку.

Когда меня спустя пару часов, наконец, препроводили в кабинет эмира и мэра, мне в глаза сразу бросились две вещи – огромные шахматные фигуры, расставленные на полу по всему периметру комнаты, и на фоне их – щуплая субтильная фигура эмира и мэра, утопающая в военном френче.

Этот военный «сюртук» эмир надел то ли чтобы угодить делегации из Китая, то ли, наоборот, чтобы показать пренебрежение к ней и намекнуть, что будущий император Кашевара уже находится в Кашеваре. И что силы противостоять давлению у генералиссимуса вооруженных сил Кашевара еще есть.

Но так ли это? С экрана телевизора или на трибуне эта фигура казалась мне значительней. А теперь она выглядела скорее жалкой. Какими бы экстравагантными и сумасбродными поступками Эмир не отличался, за ними сквозили чувство абсолютного одиночества и незащищенности. Могущество-сумасбродство эмира подтверждало и убранство его кабинета. На обеденном столе правителя Кашевара предметы китайского сервиза были расставлены так хаотично, как мог определить только его величество случай шахматной партии. Круглоголовые и словно затянутые в талии ремнем маленькие аккуратные стаканчики для чая. Носастые, как слоны, чайники, хвостатые, как кони, кальяны, массивные, как лодочки-ладьи, посудины с халвой и пахлавой.

Поначалу эмир даже не взглянул в мою сторону. Он будто давал мне время освоиться или, наоборот, вызывал чувство смятения и неуверенности. Он стоял ко мне спиной, и только восседавшая на троне Кашевара белотигровая кошка разглядывала меня с нескрываемым любопытством.

Впрочем, ошарашивать и сбивать с толку – была излюбленная тактика общения эмира.

– Говорят, по просьбе Ширхана, ты пишешь в тюрьме книгу, – не успел я разглядеть все предметы интерьера, как мэр неожиданно пошел в атаку и начал разговор.

– Да, пишу, – согласился я. Ибо глупо отрицать то, что стало известно самому эмиру.

– И что это за книга? – спросил эмир. – Можно полюбопытствовать?

– Это плохая книга! – признался я. – Но не потому, что Ширхан плох, а потому что сама книга получается пошлой!

– Не надо писать пошлых книг! – дал резонный совет эмир. – Зачем тебе это?

– Я живу за счет книг! – как бы возразил я. – А в тюрьме я за счет них выживаю!

– Но книги книгам рознь! – заметил эмир. – Зачем тебе эти сказки про белого бычка? Зачем разогревать умы черни? Зачем будоражить их души и беспокоить их тела? Ты же знаешь, им и так ничего не светит, – этим пассажем эмир, видимо, давал понять, что не стоит призывать к светлому будущему через потрясения. – У нас слишком бедная страна, чтобы всем сразу стало хорошо. Она еле держится на плаву. Это только на первый взгляд она суверенна. А на самом деле она вся в долгах. Она продана и перепродана.

– Но пока они слушают эти сказки про белого бычка, им хотя бы на мгновенье становится легче, – вставил я свои три копейки. – И потом, кто заложил Кашевар за три…

– Пусть лучше работают, чем надеются на сказки, и однажды эта страна расцветет! – прервал меня эмир. – А пока я единственный гарант какого-то будущего! Потому что если меня не станет, некому будет скреплять плохо соединимое воедино. Некому будет держать эту страну, и Кашевар растащат по кусочкам и перепродадут все ее недра за миллионы.