Элизабет Джордж - Верь в мою ложь

Это была одна из тех ситуаций, когда в Родни пробуждалось нечто вроде родительского превосходства, и он очень любил такие моменты. Аронсон поднялся из-за стола, обошёл его вокруг и водрузил свой могучий зад на угол столешницы. Конечно, такое положение нельзя было назвать слишком удобным, особенно если учесть, что брюки тут же начали натирать ему кожу, — но Родни нравилось думать, что такая форма общения подскажет большинству журналистов, что он намерен сообщить им нечто чрезвычайно важное. И обострит их внимание.

— Зедекия, я кручусь в этом бизнесе с самого детства. И когда я сидел там, где сейчас сидишь ты, я научился вот чему: мы тут ничто без информаторов, мы должны их искать, и я их имею везде, от Эдинбурга до Лондона и во всех местах между ними. Особенно в Лондоне, друг мой! У меня есть информаторы в таких местах, о которых многие и не слыхали. Я им почёсываю спинки, я их поглаживаю, я им плачу. И они усердно роют вокруг себя и приносят мне всё, что только могут.

На Бенджамина его слова явно произвели впечатление. Вообще-то он просто онемел. Перед ним был тёртый калач журналистики, и рыжий репортёр, похоже, наконец-то это понял.

Родни продолжил, наслаждаясь моментом:

— У Николаса Файрклога есть связи в Ярде. И он сам попросил провести расследование. Надеюсь, Зед, ты понимаешь, что это значит?

— Он подозревает, что Ян Крессуэлл утонул не случайно… А если это не был несчастный случай, у нас есть сенсация. То есть у нас в любом случае есть сенсация, потому что мы поймаем сыщика из Ярда там, на месте, а это любого заставит предположить, что происходит нечто странное, и нам только и нужно, что высказать в статье разные предположения…

— Аминь! — сказал Родни. — Возвращайся в Камбрию, да побыстрее!

Детектив Барбара Хейверс вернулась домой в таком тревожном настроении, что и названия ему подбирать не хотелось. Ей бы порадоваться тому, что удалось найти место для машины совсем недалеко от Итон-Виллас, но ей было всё равно, сколько придётся пройти до собственной двери. Как обычно, её малолитражка несколько раз кашлянула, когда Барбара выключила зажигание, но она этого почти не заметила. На ветровое стекло начали падать капли дождя, но и это она пропустила мимо внимания. Её мысли оставались там же, где они были в течение всей её долгой поездки домой от Ярда. Эти мысли сопротивлялись звучавшему в голове Барбары голосу, твердившему, что это уж слишком по-детски, но ей было всё равно, и уж конечно, такой голос не мог ничего изменить, хотя Барбара была бы только рада, если бы ему это удалось.

«И ведь никто не заметил, — думала она. — Ни единая поганая душа. Ну, впрочем, суперинтендант Ардери заметила, но это не в счёт; ведь это она отдала приказ, хотя и утверждала, что это всего лишь предложение…» Ну, за почти четыре месяца общения с Изабеллой Ардери Барбара прекрасно поняла, что суперинтендант замечает абсолютно всё. Всё замечать, похоже, вошло у неё в привычку. Вообще-то, она возвела это до уровня искусства. Поэтому невозможно было угадать, что и где она заметила, пока это не выливалось в замечание по работе для кого-то. Можно было сказать, что Изабелла Ардери была просто поглощена своей раздражающей привычкой сидеть в своём кабинете и наблюдать за легкомысленными подчинёнными, из которых самой легкомысленной, видимо, являлась Барбара Хейверс. Что касается остальных, то, когда Барбара вернулась в Ярд после визита к дантисту, все они молча занимались своими делами, и никто даже бровью не повёл в её сторону.

Барбара сказала себе, что ей наплевать, да это и в самом деле было так, потому что ей действительно было всё равно, заметит ли что-то большинство её коллег. Но заметит ли кое-кто конкретный, её очень даже интересовало, и именно это её глубоко тревожило, вызывая неуверенность, и эта неуверенность требовала, чтобы её признали или хотя бы успокоили чем-нибудь вкусным. Лучше всего подошла бы французская выпечка, но час дня уже был не тот, чтобы искать шоколадные круассаны, хотя и было ещё не настолько поздно, чтобы нельзя было купить какой-нибудь торт, который, скорее всего, окажется австрийским, но в такое время не стоило обращать внимание на мелочи вроде страны происхождения сладостей, разве не так? При этом Барбара прекрасно понимала, что, если она сейчас поддастся соблазну, это приведёт к тому, что она впадёт в грех обжорства на несколько недель подряд и начнёт без меры поглощать жареный картофель и макароны, а потому, вместо того чтобы заглянуть в кондитерскую по дороге к дому, она решила устроить сеанс психотерапии в магазинах на Хай-стрит. Там она приобрела шарфик и блузку, чем и отпраздновала тот факт, что сумела повести себя не так, как обычно в случаях разочарования, стресса, огорчения или тревоги, а ровно наоборот. Только праздник закончился сразу, как только она остановила свою малолитражку. Потому что последняя встреча с Томасом Линли тут же заняла всё её сознание.

Когда они вышли из уголовного суда, то разошлись в разные стороны: Линли отправился обратно в Ярд, а Барбара пошла к дантисту. Они не видели друг друга до самого конца рабочего дня, когда столкнулись в шедшем наверх лифте. Барбара села в него на подземной парковке, а когда лифт остановился в вестибюле первого этажа, в него вошёл Линли. Барбара видела, что он погружён в свои мысли. Он с утра в этот день был занят в зале судебных заседаний номер один, но сначала Барбара предположила, что скорее его задумчивость связана с предстоящими ему показаниями относительно Грима Рипера, у которого в багажнике «Форда» кое-что обнаружилось… Впрочем, что-то тут выглядело не так. И когда двери лифта открылись и Линли скрылся в кабинете суперинтенданта Ардери, Барбара решила, что знает причины его состояния.

Линли, конечно, думал, что Барбаре неизвестно, что происходит между ним и Ардери. Барбаре были вполне понятны причины подобного вывода. Ведь больше никто в Ярде не догадывался о том, что Линли и суперинтендант резвятся вместе две, а то и три ночи каждую неделю, но ведь никто и не знал Линли так, как знала его Барбара. И хотя она просто вообразить не могла, кому бы вдруг действительно захотелось играть в такие игры с суперинтендантом, — чёрт побери, это же было всё равно что лечь в постель с коброй! — она все три месяца их отношений твердила себе, что Линли по крайней мере заслуживает того, чтобы иметь какую-то разрядку. Его жена погибла прямо на улице от руки двенадцатилетнего урода, и после этого он пять месяцев бродил по берегу моря в Корнуолле, ничего не соображая, а потом вернулся в Лондон чуть живой… Если ему хотелось сомнительного развлечения с Изабеллой Ардери, то почему нет? Конечно, они оба могли угодить в серьёзные неприятности, узнай кто-нибудь об этом, но парочка вела себя очень осторожно, так что вряд ли кто-то мог что-либо пронюхать, а Барбара не собиралась никому сообщать об этом. Кроме того, Линли ведь не собирался всерьёз связывать себя с кем-то вроде Изабеллы Ардери. Человек, у которого за спиной была история рода продолжительностью в три столетия, если не больше, прекрасно осознавал свой долг, и всё это никак не было связано с мелким эпизодом, в течение коего он трахался с женщиной, которой титул графини Ашертон подошёл бы как корове седло. Люди его положения предназначены для того, чтобы производить на свет достойное потомство, дабы имя рода было прославлено в будущем. Линли прекрасно это знал и должен был действовать соответственно.