Николай Зорин - Окрась все в черный

— Вкусно! Сладкие, не то что наши.

— Вот и я о том: южные есть южные. Положить тебе котлетку?

— Три.

— Ах ты обжора! — Она засмеялась, перегнулась через стол и легонько стукнула его по лбу.

Ужин прошел вполне безболезненно. А потом они смотрели телевизор — и тоже было ничего. Но наступила ночь.

Они спали на отдельных кроватях — наверное, только это и спасло его от убийства. Инга, загорелая (и когда успела, ведь весь месяц они сдавали экзамены?), в выпускном платье, сидела на скамейке в дальнем конце их школьного стадиона и тихонько наигрывала на гитаре «Пару гнедых», а он, полупьяный, снова и снова признавался ей в любви:

— Я, наверное, дурак, но я тебя люблю.

Да, именно эту фразу произнес он тогда, а она рассмеялась: не поверила или это действительно было смешно? — он и вдруг любит ее, Ингу, лучшую девушку на свете.

— Давно?

— Пять лет. Как только ты перешла в нашу школу.

— Пять лет? Надо же! — Инга недоверчиво покачала головой. — А я заметила только в этом году.

Заметила? Вот оно как! Значит, она все знала?

— А ты? — Он с надеждой на нее посмотрел: вдруг…

Но она опять покачала головой, теперь уже грустно:

— Мне было приятно, что ты меня любишь, хоть я и не знала, что это длится так долго. Но я…

— Да, что ты?

— Не знаю. — Инга чуть отстранилась, взяла аккорд из другой песни. — Я, наверное, нет. Но ты не переживай, Стась. Ничего хорошего во мне нет, а сегодня последний вечер, больше я не буду мозолить тебе глаза, и ты меня скоро забудешь.

— Никогда не забуду! — почти с ненавистью прокричал он. — Я люблю тебя, неужели не понимаешь?

— Понимаю. — Она поднялась, положила гитару на скамейку. — Но это все равно ничего не значит. Пойдем лучше к нашим. — И пошла, не очень быстро, но абсолютно без сожаления, не оборачиваясь, не прислушиваясь, идет он за ней или нет. Он не пошел, не догнал. Наверное, она думала, что он хоть гитару занесет, а он просто сбежал — дождался, когда ее совсем не станет видно, и сбежал с этого прощального школьного вечера.

А через три года он женился. Не потому, что забыл, не потому, что полюбил другую девушку, а от полного отчаяния, что никогда не сможет быть с Ингой.

Он царапал подушку, плакал и ненавидел, до головокружения ненавидел жену. Какое счастье, что повелось у них спать на отдельных кроватях. Зачем он женился? Инга уходила по дорожке школьного стадиона, он перекручивал пленку назад — и опять признавался ей в любви:

— Я, наверное, дурак, но я тебя люблю…

Они встретились случайно в городе, он давно был женат на Галине и не мечтал ни о каком другом счастье. Это произошло в прошлом апреле, в холодный, ветреный день, совсем не весенний. С крыш капало, с голых деревьев капало, от ветра слезились глаза. Он шел к остановке с работы, втянув голову в плечи, не глядя по сторонам, только вниз, себе под ноги, боясь наступить в лужу. Ему хотелось поскорее оказаться дома, в тепле. И вдруг лужа под ногами расцветилась ярко-розовым, и в тот же момент что-то довольно чувствительно стукнуло его по плечу.

— Стась?! Вот это да! Вот нечаянная встреча!

Он не поверил, подумал: ошибка; умер от счастья: Инга, господи; испугался: не увидел бы кто из знакомых. На все это ушло много времени — может быть, целая минута: он стоял и не решался поднять головы. А она говорила быстро и радостно:

— Дождь не дождь? Не могу понять. Я так рада тебя видеть!

И лужа мелькала розовым, и сердце невыносимо громко стучало, эхом отдаваясь в виски.

— Инга! — Он наконец решился, посмотрел на нее. Инга держала в руке ярко-розовый зонт и слегка его покручивала. Она совсем не изменилась. — Как поживаешь?

— Долго рассказывать. — Инга засмеялась, сложила зонтик и взяла его под руку. — Надо нашу встречу отметить. Зайдем куда-нибудь?

— Конечно!

Разве мог он не согласиться?

Надо было позвонить домой, предупредить жену, что задерживается. Надо было предупредить Ингу о наличии этой самой жены. Но он не сделал ни того ни другого, просто повел ее в бар при гостинице «Балтика» (они стояли фактически на крыльце). А потом… Он не мог восстановить последовательность событий, он вообще мало что помнил и уж совсем ничего не соображал. Ну да, было выпито много, ну да, он снова отчаянно влюбился в Ингу — а вернее, не снова, а заново. Но это всего не объясняло… не объясняло и не оправдывало… Как и когда они сняли номер? Утром, проснувшись, он попытался вспомнить. Утром, осознав, он чуть не сошел с ума от ужаса. Но вспомнить так и не смог. Мелькали только какие-то обрывки картин, черно-белые и размытые, как передают воспоминания в кино: вот он абсолютно голый и почему-то мокрый, рыдает, обнимая Ингины ноги, вот Инга, обернутая гостиничным полотенцем, протягивает ему бокал шампанского, вот стучат в дверь, Инга смеется, смеется: это прибыл наш праздничный ужин… Вероятно, все это происходило в обратной последовательности. О чем он ей говорил, о чем плакал? Что теперь делать? Как объяснить Гале, где он провел эту ночь?

Инга спала, доверчиво прижавшись к нему, — как он сможет теперь без нее жить? И как объяснит, что эта ночь — всего лишь только эта ночь и никакого продолжения не будет? Или лучше вообще ничего не объяснять, а тихонько уйти? Нет, это еще подлее и хуже. Но, с другой стороны, двух объяснений ему не вынести, не вынести!

Он должен рассказать все Гале и остаться с Ингой. Он никогда не сможет этого сделать. Скандал, слезы, развод. Как было бы хорошо умереть. Закрыть глаза и просто перестать жить.

Инга шевельнулась, вздохнула. Потихоньку уйти все равно уже не получится.

— Стась! — окликнула она его, совсем не удивленно и не стыдливо, никакого похмелья не чувствуя от грешно пьяной их ночи. — Принеси мне водички, сушит — жуть!

И вот как с ней теперь объясняться?

Он налил ей воды из гостиничного графина в казенный граненый стакан, подал и бросился в омут:

— Понимаешь, Галя не переживет мой уход, я не могу…

Она нежно погладила его по щеке и ничего не ответила, приняла стакан, выпила залпом воду.

А потом как ни в чем не бывало принялась одеваться — не рассерженно, не расстроенно, будто и не слышала или не поняла, о чем он сказал. Он тоже оделся. Из номера они вышли вместе… и больше ни разу не виделись.

И вот теперь оказывается, что у них с Ингой ребенок. Но никакого счастья не будет. Мешает эта чужая женщина, которая спит на соседней кровати через проход. Он никогда не решится сказать…

Он царапал подушку, и плакал, и ненавидел жену, и проклинал себя, что не признался ей в то утро. И представлял хоккейный матч на троих: он, Инга и Стаська. И к рассвету принял окончательное решение: на день рождения он не пойдет.

Цветы Станислав не решился покупать в магазине. Зашел и тут же испуганно вышел. Ему представилось почему-то, что продавщица, вот эта девушка с милой улыбкой, немедленно сообщит жене о том, что он купил шикарный букет, и днем рождения шефа уже не отговоришься. Глупость, конечно, но когда делаешь нечто недозволенное, всегда страшно. И к тому же шикарный букет ему вовсе не нужен. Как он пойдет по городу с таким вот букетом? Обязательно нарвешься на какого-нибудь знакомого, и тогда… Да, идти средь бела дня с цветами — это все равно что сразу признаться в измене. Галя не поймет, Галя не простит, Галя с ним разведется…