Надежда Зорина - Превращение в зверя

Несколько дней я прожила у него в этом дачном домике на краю опустевшего по осени поселка. Пару раз он ненадолго уезжал в город — зачем, не говорил, мы с ним вообще почти не говорили. Та пьяная ночь не принесла мне утешения — с каждым днем отчаяние мое становилось все отчаянней. Я понимала, что жить невозможно, и очень хотела жить. Так трудно было решиться предпринять новую попытку… Но выхода не было. Выхода не было, но я просто физически не могла убить себя, еще раз убить. И когда отчаяние мое дошло почти до помешательства, мой спаситель снова меня спас.

Выход, который он мне предложил, показался тогда настоящим избавлением от кошмара. Да, конечно, я согласилась…

— Здравствуйте, Елена Владимировна! — Мужской голос, знакомый голос — голос моего спасителя — прозвучал совсем близко, словно материализовавшись из воспоминаний. Я не поверила в такую фантастическую возможность и все же повернула голову и по инерции улыбнулась. — Я уже давно тут с вами сижу, но вы так глубоко ушли в себя, что ничего вокруг не замечаете.

Это действительно был он, мой спаситель. Почти не изменился, только немного постарел, да ведь и я, наверное, постарела. Я так ему обрадовалась!

— Вы?! Но как…

— Нам необходимо поговорить. — Он улыбнулся и взял меня за руку. — Пойдемте?

— Как вы узнали… как вы догадались, что я… Боже мой! — Я прижалась щекой к его плечу, почувствовав освобождение от боли. Он снова пришел меня спасти, он поможет, избавит, найдет выход…

— Вы позволите мне напроситься на чашку чая?

— Конечно! — Я задохнулась от радости. — У меня есть очень хороший английский чай.

— Вот и прекрасно!

Мы поднялись, прошли к его машине. Он распахнул переднюю дверцу:

— Садитесь.

Я села, вдохнула воздух его машины — пахло какой-то мужской косметикой, немного бензином и еще чем-то… И тут же радость моя испарилась, исчезла, я поняла, что никакого спасителя у меня в принципе быть не может и выход найти невозможно. Моя боль останется внутри меня навечно, пока я жива, есть только один способ от нее избавиться. Напрасно он пришел, напрасно я сидела на этой скамейке у торгового центра, напрасно тянула время. Напрасно вспоминала ту прошлую свою несостоявшуюся смерть — теперь мне опять стало страшно, почти невозможно сделать то, что задумала. А ведь еще вчера, еще сегодня утром я не только совсем не боялась, но и мучилась оттого, что нельзя умереть сейчас же, сию минуту.

Мой спаситель мне ни к чему, он будет только мешать, убивать последние остатки решимости. Помочь мне никто теперь не может, а помешать умереть — значит обречь меня на вечное страдание. Тот незнакомец на кладбище тоже предлагал помощь. Где же я его видела раньше? Знакомое лицо… не знаю. Впрочем, какая разница? Помочь он мне все равно не мог.

Мы ехали молча: я все не знала, как ему сказать, что на этот раз его участие мне не поможет, он, вероятно, не хотел начинать душеспасительный разговор на ходу. У подъезда я вдруг сообразила, что не назвала свой адрес. Получается, ему известно, где я живу? Впрочем, ему, наверное, известно обо мне все, раз явился в тот самый момент, когда… Поскорее бы от него избавиться. Соглашусь со всем, что он предложит, сделаю вид, что верю в спасение. Да! Нужно ведь еще чаем его напоить. Как некстати, как не ко времени он явился! Как мешает, мешает!

Мы поднялись на мой этаж, вошли в квартиру. Я проводила его в комнату, а сама отправилась на кухню заваривать обещанный чай. Долго не закипал чайник. Невыносимо долго настаивалась заварка. Какое варенье подать — вишневое или абрикосовое? Присутствие постороннего в последний час жизни просто убивает. Не сделать ли укол прямо сейчас, не дожидаясь его ухода, пока остатки решимости не иссякли? После его спасительной беседы кто знает, смогу ли я…

Я вдруг поняла, что не хочу умирать, что самоубийство придумала для того, чтобы пережить Женину смерть, для утешения, для облегчения боли. А умирать-то и не хочу.

Наконец чай заварился. Я разлила его по чашкам и понесла в комнату, забыв о варенье. Надо поскорее его выпроводить и, не думая ни о чем, просто вколоть себе укол, написать записку и избавиться от всего навсегда.

— Вот ваш чай, — сказала я нетерпеливо, поставила чашки на столик и села в кресло напротив. — Знаете, вообще-то у меня мало времени. Я хотела бы…

— Вы хотели бы поскорее убить себя? — Он улыбнулся неприятной, все понимающей улыбкой этакого сверхчеловека. — Что ж, вот тут-то как раз торопиться не стоит.

— Собираетесь мне опять помешать? — спросила я почти враждебно.

— Нет, — он опять улыбнулся, — не собираюсь. Ваша смерть как раз и входит в мои планы. Именно об этом я приехал поговорить, обсудить, так сказать, условия, дать вам необходимые инструкции.

— Инструкции? Какие инструкции?

— Где, когда и как вы умрете.

Он не шутил, я поняла это по его тону, он совсем не шутил.

— Но почему?…

Я совсем растерялась, даже вопрос не смогла сформулировать, в голове был полный разброд.

— Потому что вышел ваш срок. Помните, о чем мы договаривались?

— Мы не обговаривали какой-то определенный срок.

— Конечно. Ведь заранее знать, насколько это затянется, мы не могли. Вам повезло — вы прожили целых пять лет. И мне повезло — вы снова готовы добровольно уйти из жизни. Или я ошибаюсь?

— Н-нет, я готова…

Теперь я окончательно поняла, что совсем не готова. Да! Я не готова и никогда не буду готова!

— Вот и прекрасно!

Я не готова! Я не хочу умирать! Но как сказать ему об этом? Стыдно сказать, невозможно сказать! И я не скажу, я сделаю вид…

— Вы собирались покончить жизнь самоубийством сегодня?

— Да. Но вы помешали. Как только вы уйдете, — начала я бесстыдно врать, — сразу и…

— Не стоит торопиться. Вы умрете второго декабря.

Мысль, что враг мой смертен и, значит, его можно убить, пришла ко мне позже. А в тот вечер я и не помышлял об убийстве. Сначала-то я вообще ни о чем не помышлял и не думал, лежал, отвернувшись к стене, скорчившись от боли. Но когда первый приступ прошел, когда немного отпустило, включилась мысль, но мысль эта была совсем не об убийстве. Мозг мой бился, словно в лихорадке, отыскивая простые объяснения. Он, этот пижон на «десятке», — никакой не любовник, а брат Елены, живет в другом городе, поэтому я о нем до сих пор ничего не знал. Он приехал ее навестить, у него отпуск. Нет ничего удивительного в том, что брат встречает свою сестру с работы, — они долго не виделись, отпуск скоро кончится, и опять расстанутся неизвестно насколько. Конечно, он брат, не любовник, иначе и быть не может, ведь у нее есть я. Когда-нибудь, позже, когда все встанет на свои законные места, я расскажу им, как принял его за любовника, и мы вместе посмеемся. Елена скажет: не думала я, что ты у меня такой ревнивец! А брат подмигнет Елене: такая ревность означает большую любовь, а Елена ответит ему — мне, конечно, мне! — слегка покраснев: я знаю.