Геннадий Скубилин - Записки следователя

— С горя взялся. Жена от меня сбежала. Учтите, гражданин следователь, мои семейные неприятности. От нее, Верки, все беды. Да разве я пошел бы на это, будь она человеком. Не хочет жить, и баста. Принялся за старое, будь оно проклято. Опять решетка, опять нары, трижды им в дышло.

Нервного, издерганного, прозрачного от худобы Киськова уводят.

— Матери сообщите! — кричит он мне.

Преступление раскрыто, что называется «по горячим следам».

Секретарь отдела, всеми уважаемая Лидия Ивановна, приносит мне на исполнение анонимное заявление. Неизвестная женщина пишет:

«Слышала, что вы разыскиваете мошенницу. Попалась и я на ее удочку. Дала двести рублей. Та обещала достать ковер. Заставила ждать около универмага. Да так и не дождалась. Сама виновата, поэтому свою фамилию не называю. Однако помочь могу. Ищите мошенницу на железнодорожном вокзале. Там скитается, клиентов ловит. Ищите по наколке «Марина» у большого пальца левой руки».

Это уже кое-что. Приглашаю ожидающих вызова двух женщин, одураченных мошенницей «Мариной».

— Опознаете мошенницу?

— Да, — отвечают обе.

— Подежурьте с нашим сотрудником на железнодорожном вокзале. Можете?

Женщины просят позвонить домой и еще куда-то — своим родственникам. Согласовывают с ними свое отсутствие на целую ночь. Наконец сообщают:

— Одну ночь для общего дела подежурим.

Открывается дверь. В кабинет нерешительно, с опаской, входит высокий мужчина. Лицо мученическое, утомленное, под глазами фиолетовые впадины.

— Румбов Семен Яковлевич. Горе привело меня к вам. Много читаю об изобличении виновных. И решил не ждать. Сам пришел. Записывайте.

На трех листах составляю протокол явки с повинной. Две недели назад работники милиции обнаружили в кювете молодого парня. Он был без сознания. Кто приложился кулаком к нему? Преступление оставалось нераскрытым. И вот виновник передо мной.

— Все произошло в порядке самообороны, — еще раз поясняет Румбов. — Шапку он с меня снял. Ну, я догнал его и стукнул по затылку. Не думал, что налетчик такой хилый. Вижу — упал. Я — дай бог ноги. Что будет?

Через несколько минут в кабинет входит супружеская чета. Оба щеголи, одеты с иголочки.

— Пропала дочь, — произносит дама. — Найдите!

Берусь за карандаш, чтобы записать возраст, приметы пропавшей, но все тот же голос останавливает:

— Мы знаем, где она. Она вышла замуж. Неудачно. Он пьет. Хорошо бы его вам приструнить. Пусть знает, что мы шутить не станем.

С минуту недоуменно смотрю на них. Наконец объясняю, что следователь не может выступить в такой роли. Они, обиженные, уходят, сильно хлопнув дверью.

Меня вызывает прокурор с материалами на грабителя Киськова. К прокурору приводят и задержанного. В коридоре мать Киськова, старенькая, сгорбленная женщина, увидев сына, бросается ему на грудь.

— Ну, что расплакалась? — вдруг нежно произносит рецидивист. — Уймись. Все будет хорошо. Вот увидишь, в тюрьме я буду бригадиром.

Глаза старушки как будто бы даже повеселели. Она поверила шутке неисправимого отпрыска. Прокурор санкционирует арест грабителя. Его уводит конвой. Я возвращаюсь к себе и берусь за дело об автонаезде.

На допрос приходит сторож гаража колхоза «Восход» Кузьмичев.

— Что скажете о Белеве, когда он вернулся в тот вечер?

— Гараж сам тогда ему открывал. Въехал он на территорию со стороны свинофермы. Там разгорожено. Крыло машины было помято. Белев еле стоял на ногах. Заплетался язык. Проговорил только: «Втюрился». Я спросил: «Авария, что ли?» Махнул рукой: «Тюрьма, если дознаются: мотоцикл смахнул, убил кого-то. Ты уж молчи, Кузьмичев. Не осироти детвору». Ну, я и молчал. Да из ГАИ осмотрели вчера машину и все вылезло наружу. — Кузьмичев сильно волнуется.

Составляю протокол, даю подписать его сторожу. Звоню по телефону в госавтоинспекцию. Прошу на завтра доставить ко мне на повторный допрос Белева. Вина Белева, видимо, теперь без труда будет доказана. Поступит заключение экспертизы. Проведу очную ставку со сторожем. Да, пожалуй, и сам виновник не станет больше отпираться. Чистосердечное призвание в его пользу.

Закрываю сейфы, кабинет. Перед тем как уйти домой, спускаюсь со второго этажа на первый в дежурную комнату. К вечеру там чаще трезвонят телефоны, мигают на пульте связи сигнальные лампочки. Все подчинено одному: приему, обработке, передаче сообщений о кражах, хулиганствах, авариях, семейных скандалах, горестных происшествиях. Отсюда идут радиокоманды нарядам милиции, постам, которые охраняют покой и безопасность людей.

Дежурный, его помощник еще бодры, подвижны. Но к утру навалится на тело усталость, и, по себе знаю, будет казаться, что нет даже сил подняться с кресла.

Прощаюсь с дежурным, но не за руку. Это считается дурной приметой: поднимут ночью на расследование нового происшествия. Лишь говорю: «Удачи. Спокойного дежурства».

…Восемь часов вечера. Мой рабочий день кончается. Но знаю: и поздно ночью будут крутиться в голове обрывки разговоров с посетителями, а перед глазами стоять их лица, радостные и печальные, усталые и бодрые, простодушные и с хитрецой. И мне все будет казаться, что в беседах с ними я что-то забыл сказать, спросить.

За окном полуголые тополя. Последние уцелевшие листья сморщились, потемнели, свесились к земле, готовые упасть. Косо чертит квадрат окна мелкий въедливый дождь. Капли прилипают к стеклу, нехотя ползут вниз, точно просятся в теплую комнату.

Думают о том, как быстро промелькнули три десятка лет службы. Совсем не за горами тот день, когда в последний раз окину взором свой рабочий кабинет, задержусь у кустистого фикуса, полью его водой… От этой трогательной мысли сжимается тоскливо сердце.

За долгие годы службы в милиции мне довелось работать со многими людьми. На их плечах были погоны сержантов, лейтенантов, полковников и даже генералов. Но вне зависимости от этого они были надежными коллегами, товарищами, боевыми друзьями, которых объединяют одни заботы, тревоги, раздумья, одна готовность к самым опасным и неожиданным испытаниям.

1965—1969

День стоял ноябрьский, пасмурный. Работать в кабинете можно было только при свете, но начальник следственного отдела полковник Белов не стал его включать. Он прошелся взад-вперед по ковровой дорожке, сел за стол, закурил. С флегматичным видом стал пускать кольца дыма: нужно было хорошенько обдумать все то, что услышал в кабинете начальника управления. Белов не мог не признать справедливости слов генерала по поводу дела заведующей буфетом Панфиловой, которая, судя по кипе поступивших анонимок, присваивает продукты, ворует.

По анонимкам подписывать постановление на возбуждение уголовного дела против Панфиловой Белов не хотел: если пойти навстречу фантазии анонимщиков, то можно несчетное число дел возбудить. Анонимки вроде бы вне закона.