Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

Голосили бабы; вскрикнет одна, заведет дурным голосом вторая, поддержит третья, и через минуту над всей деревней уже висит-переливается не то собачий вой, не то крик по новопреставленному кормильцу.

Коля ловил на себе завистливые взгляды и гордо выпячивал подбородок – знай наших, мелкота недоделанная, собирай копейки, кому жизнь дорога, кто больше даст, в ту стенку и стану, а противоположной стенке тогда все одно – каюк.

Вышли на площадь. В глубине взметнулась пятью куполами церковь, сбоку – добротный поповский дом под железной крышей, в пять окон, с наличниками глухой резьбы, с петушком на трубе.

Соседи – прельские – уже выстраивали стенку; от мужика к мужику ползла четверть – редко кто отказывался, а последний – хлипкий, низкорослый мужичонка, побулькал, утер губы и поставил бутыль подальше, чтоб не разбили.

Подошел Феденька, ехидно улыбнулся:

– Ты, Коляча, злой. Злой, как черт!

– С чего ты взял? – ответил Коля, взглядом ища поддержки у мужиков.

– То и злой, – Феденька перестал улыбаться. – В прошлый раз Пустошина под ребра хватил. Худо! Ох, худо. Три дня Пустошин маялся…

– Пошел вон, дурак, – сказал Анисим Оглобля, всегдашний Колин подручный, здоровый, с туловищем бочкой и длинными тощими руками, из-за которых и получил прозвище. – Пошел! – Анисим ткнул Феденьку, и тот опрокинулся в грязь, нелепо задрав ноги. Поднялся, тщательно отряхнулся, сказал, глядя поверх Колиной головы:

– Что жизнь человека? Так, дрянь. Человека обидеть – что плюнуть, – и в упор посмотрел на Колю. – Сон вспомни: зовешь родителей, а дозваться не можешь…

И хотя Феденька сказал сон наоборот и вроде бы не угадал, Коля вздрогнул, и ему стало страшно.

Подошел церковный староста Тит. Сам он по причине крайней худобы и бессилия никогда в драках не участвовал, но зрелище любил, взбадривался, когда тугая струя крови ударяла в землю из перекошенного мужицкого рта, похрюкивал от восторга и тихо ругался матом – чтобы «уравновесить нутро».

– Десять рублей, – голосом скопца сказал Тит.

Коля переглянулся с Анисимом. Тот отрицательно покачал головой, и Коля понял, что цена не окончательная, будет торг.

Предводитель прельских, немногословный, похожий на медведя Силантий буркнул:

– Двадцать.

– За прельскнх мы нынче, – подытожил Коля.

– А совесть у тя есть? – обиделся Тит. – Ты где родился-крестился, ирод, ежели за лишнюю десятку родные Палестины продаешь?

– Сам не будь жидом, – солидно возразил Анисим. – Дай нам тридцать сребреников – мы прельских сей же секунд, как Иуда Христа, продадим… – Анисим захохотал.

– Тьфу! – в сердцах плюнул Тит. – Накажет вас бог.

– Встали, – Коля занял место в стенке прельских. Анисим – рядом с ним.

– Прельские грельским всегда юшку пускали! – начал кто-то.

– У прельских бабы квелые, жопой прелые! – с достоинством ответили грельские.

– Ах ты, срамник, – Коля играючи ткнул говорука, и тот повалился, хватая ртом воздух.

– Бей! – завопил Анисим и начал молотить направо и налево.

Все смешалось, над толпой повисла густая брань. Кто-то поминал бога, кто-то призывал чертей, а кое-кто уже лежал, корчась от боли, сплевывая кровавую слюну.

Навстречу Коле метнулся мужичок – тот, что последним пил из четверти, в руке – подкова.

«Ах ты… – почти с нежностью подумал Коля. – Обычаи нарушать… Ну, не обессудь!»

Шагнул и, перенося вес всего тела с левой ноги на правую, ударил.

Мужичок ойкнул и захрипел. Вылезли из орбит бесцветные глазки, зрачки внезапно расширились – во весь глаз.

Коля еще успел подумать: «больно ему», а мужичок уже повалился и замер.

Коля перешагнул через него и услышал вопль: заголосила-завыла женщина. «Должно, жена», – снова подумал Коля, нанося очередной удар. «Ничто… кабы я с сердцем – грех… А это – забава… Я без злобы к ним, а они ко мне… Забава – и все!»

И другой упал мужик. Коля посмотрел на него и вдруг наткнулся на горящие ненавистью глаза. Это было так неожиданно, что Коля замер на мгновение, и тут же кто-то ударил его под «дых». Свет в глазах сразу померк, и высокие купола церкви с сияющими крестами провалились куда-то во тьму…

Коля очнулся в чьей-то горнице. На окнах белели чистые занавески, отделанные на манер подзоров, поверх занавесок колыхалась диковинная материя-сеточка: прозрачная, в больших тканых цветах.

– …Полезно, батюшка, очень даже полезно, – услышал Коля обрывок фразы. – Отчего революция? Оттого, что народец наш ожирел от безделья и зажрался! Вот и пусть морды друг другу бьют, дурную кровь сгоняют… Я вам так скажу: если бы в каждой деревне, на каждой фабрике по воскресеньям стенка на стенку ходила, не было бы никакой революции! Силы народа ушли бы на полезную забаву, понимаете?

«Батюшка! – сквозь вязкий туман пробилась мысль. – Я, должно, у священника, отца Серафима. Больной я, что ли». И сразу же вспыхнуло острое любопытство: «С кем же батюшка говорит?»

Коля повернулся, застонал:

– Ну, кажется, слава богу, – отец Серафим перекрестился и подошел к кровати, на которой лежал Коля. – Как мы? Больно?

– Ничего, – Коля покосился на гостя.

Тот стоял у окна и внимательно смотрел на Колю.

Был он маленький, пухленький, с короткими руками и круглой головой без шеи, в темно-синем вицмундире с золотыми пуговицами. Встретив Колин взгляд, он улыбнулся, отчего на румяных щеках обозначились два спелых яблока, сказал:

– Крепкий у вас организм, молодой человек, это прекрасно! Вы даже не подозреваете, насколько это важно для вас и… для меня! – он потер пухлые ладошки, посмотрел на отца Серафима и весело засмеялся.

– Не понимаю я чего-то, – хмуро сказал Коля. – Домой пойду…

– Какой там! – всплеснул руками Серафим. – Лежи и не вздумай! – Священник бросил укоризненный взгляд на гостя. – Вы, Арсений Александрович, напрасно. Озорство в серьезном деле – только помеха, голубчик. Однако мне в храм пора. Вы уж тут без меня. Не торопясь, с осторожностью.

Серафим ушел. Арсений щелкнул массивным золотым портсигаром, чиркнул спичкой, задымил.

– Нехорошо здесь курить, – буркнул Коля. – Образа здесь…

– Ишь ты, – задумчиво сказал Арсений. – Бога боишься. Это славно. Да ведь я – гость. Гость в дом – бог в дом, слыхал?

– Знаем, – солидно отозвался Коля. – Однако обхожденье и гостю положено.

– Верно, – кивнул Арсений. – Давно в стенки ходишь?

– Как в силу вошел. Два года.

– А лет тебе? – удивился Арсений.

– Семнадцать, – Коля засмущался, опустил глаза.

– Семнадцать?! – опешил Арсений. – Ай да ну! А с одного удара положишь человека?

– Любого. Передо мной еще никто не устоял.

– Ну, приемчики разучить, – как бы про себя сказал Арсений. – Дзю-до, карате… Экстра-класс!