Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

Некоторое время рабочие смотрели, как беснуется бывший бухгалтер, потом передние повернулись и ушли. И оставшиеся тоже начали расходиться. Через минуту коридор опустел.

– Какой же вы… негодяй, – обращаясь к Ровскому, с болью произнес Рыков. – Я уйду. Противно. – И, повернувшись к Коле, добавил: – Однако лихо вы придумали. Даже я не догадался, что пачки фальшивые.

Ровскому надели наручники и увели.

Спустя час Коля, Витька и Маруська в присутствии двух понятых произвели у Ровского обыск. Бывший бухгалтер жил в коммунальной квартире, занимал небольшую комнату с двумя окнами, которые выходили в глухой двор-колодец. Угол комнаты был отгорожен ширмой. За ней стояла узкая деревянная кровать, застеленная белым покрывалом, а в изголовье висела фотография-портрет Юрия Томича. Обыск результатов не дал. Ни среди писем Ровского, ни в его вещах не было найдено ничего такого, что могло бы пролить хотя бы маленький свет на преступные связи Ровского или на его роль в деле ограбления заводской кассы.

Вошел милиционер:

– Товарищ Бушмакин просили вам передать: объект дома, никуда не выходил.

Коля понял, что Пермитина взяли под наблюдение. Подошел к столу, перелистал альбом с фотографиями:

– Сообщите Бушмакину, что мы уже заканчиваем. – А когда милиционер ушел, добавил огорченно: – Что будем делать? Ровский, мягко говоря, не лыком шит, его можно заставить говорить только доказательствами, мы же ничего не нашли.

В альбоме были обыкновенные семейные фотографии. Витька взял альбом:

– Не знаю, что делать.

– С ним нужно начать разговор, – подошла Маруська. – Я берусь.

– А бухгалтер-то наш, оказывается, стрелок охо-хо! – вдруг сказал Витька и показал красиво оформленный диплом за отличную стрельбу на имя Ровского. – Глядите-ка! – Витька вытряхнул из альбома старенькую помятую фотографию. На ней были сняты трое мужчин и девочка-гимназистка. – Вот мы что искали! Вот! – Витька не скрывал торжества. – Нина, – частил он, – ее ни с кем не спутаю, а это – Ровский! А вот мой – Чеботарев… Длинный… Третьего не знаю.

– Пермитин, собственной персоной, – сказал Коля. – Вот так Витя. Ты, конечно, молодец…

– А почему конечно? – обиделся Витька.

– Нина всех знала, – мягко сказала Маруська. – Сам видишь. Если бы ты правильно себя повел тогда, – она бы и нам помогла, и жива осталась. – Маруська вздохнула. – Вот так-то.

– Она, конечно же, догадывалась, почему угробили ее жениха, – сказал Коля. – Даром он, что ли, сменил имя и фамилию? Она наверняка знала об этом!

– Ну? – торжествующе спросила Маруська. – Мое предложение в силе? Можем браться за Ровского!

– Можем, – согласился Коля.

…Конвойный усадил бухгалтера на стул и вышел.

– Я старый, больной человек, – горько сказал Ровский. – Я целиком и полностью в вашей власти, – это я понимаю. Но вы тоже должны понять – я ни при чем! Имейте хотя бы сочувствие к моему горю!

– Значит, эксперимент с деньгами и с чемоданом ничего не доказывает? – спокойно спросила Маруська.

– А что он, по-вашему, может доказать? – удивился Ровский. – Простое совпадение, вот и все. Ну, влезли все деньги. Так вы суд еще не убедите, что деньги взял я. Кто видел?

– А это? – Маруська положила на стол фотографию из альбома.

Ровский водрузил очки на нос и долго изучал фотографию. Потом снял очки, аккуратно сложил их в футляр и попросил:

– Велите принести папирос. Свои искурил, а носить передачи некому. Я «Звезду» курю, скажите там.

Пока милиционер ходил за папиросами, Ровский задумчиво барабанил пальцами по столу. Получалось нечто вроде марша.

– Вы не помните, – оживился он, – какие были парады на Марсовом или на Дворцовой? Восторг…

– А если ближе к делу? – холодно сказала Маруська.

– Пермитин нашел меня год назад. Решили: как только в кассу поступит куш – возьмем.

– План? – спросил Коля.

Ровский прищурился:

– Придумал Пермитин. Смысл был в следующем. Я устраиваю в охрану своего человека, он нам помогает взять деньги.

– Кто этот свой? – спросила Маруська. – Томич?

– Да. Томич человек в общем-то безобидный, безвредный, к тому же я его знал хорошо, так как еще до революции юнкером он бывал у хозяина. Боялся Томич, что за службу у Юденича вы его отправите на Соловки, вот и жил полулегально, под чужой фамилией. Я его припугнул, он сначала согласился, а когда узнал все в подробностях – наотрез отказался. Убивать надо было, а на это далеко не каждый способен.

– Почему вы его не вывели из дела? Не устранили? – спросил Витька.

– А поздно было, – вздохнул Ровский. – Решительный день на носу, Томичу назначено за деньгами ехать, – кем его заменить? Тем более, и куш такой – закачаешься: задолженность шла с получкой. Когда еще такой случай выпадет? Решили действовать.

– Чем же вы Томича убедили? – спросил Коля.

Ровский затянулся и погасил папиросу:

– Я ему сказал: выдашь нас или откажешься, – я убью Нину. Сам убью.

– И… убили бы?

– Убил бы, – спокойно сказал Ровский. – Я всю жизнь спину гнул, лакеем был, хамом. Мне за шестьдесят. И вот – пришла свобода! Долгожданная! А я – в кусты? Нет-с!

– Какая свобода? – не понял Витька.

– Семьсот тысяч-с… Молодой-с человек-с, – с чувством сказал Ровский. – Впрочем вам не понять. Молоды вы…

– Сколько предназначалось вам? – спросила Маруська.

– Пополам. Поровну. Пермитин, хотя и жулик, но человек справедливый. Остальное – знаете. В очередь я бегал, приучал всех к тому, что всегда первый, всегда с чемоданчиком. Так привыкли, что год за три посчитали – небось слыхали: «Ровский, мол, три года подряд первым оказывался у кассы». Нет, не так это. Ровно год. А в тот день я взял заранее приготовленный – только фальшивый – приказ на ревизию, я его сам напечатал и минут за пятнадцать до прибытия денег – шасть к Тихонычу в кассу! Он пустил, правда, после того, как я ему этот приказ в окошечко сунул. Велел ему посторонним не открывать, никого не пускать. Он дисциплинированный был старик. Потом пришли Томич с Ивановым, а с ними Евстигнеев с деньгами. Томич бледный, дрожит, я вижу – вот-вот он выдаст, ну и без долгих разговоров сунул им приказ под нос, чтоб они «атанду» не подняли. Само собой, Тихоныч подтвердил мои полномочия, а как они по местам разошлись, я их… Одним словом, положил. Троих из нагана Томича: Иванова, Тихоныча и Евстигнеева, а самого Томича я из своего нагана застрелил. Номер сто тринадцать пятьсот шестнадцать, как сейчас помню. – Ровский схватил пачку с папиросами, трясущимися руками вытянул одну и, ломая спички, закурил.

– Умеете стрелять, – сказал Витька.

– Вы видели мой диплом, – равнодушно заметил Ровский. – Всю жизнь так называемое «общество» отвергало меня – рылом не вышел, так я им назло ихними цацками вроде стрельбы лучше их самих в сто раз владел! Большие деньги платил за науку.