Ури Шахар - Мессианский Квадрат

Еще через пару минут послышалась сирена скорой помощи. Медики уложили Андрея на носилки и внесли в салон скорой.

– Как он? – спросил я у медбрата.

– Серьезных травм не вижу, но плохо, что он до сих пор без сознания. После обследования все будет ясно.

Мы с русской йеменкой тоже залезли в скорую, чтобы не оставлять Андрея, но полицейские пересадили нас к себе:

– Поедете с нами, мы должны снять показания.

Андрея увезли, и я понятия не имел, чем закончится для него эта история. Но все были возбуждены и не могли сосредоточиться на чем-то одном. Меня в тот момент больше всего волновал сидевший напротив мой попутчик — араб.

Минут через двадцать мы оказались в полицейском участке в Эфраиме.

Араба пригласили в один из кабинетов на первом этаже, и он исчез из моего поля зрения, а нас с девушкой, которую, как выяснилось, звали Сарит, отправили на второй этаж и развели по разным комнатам. Я честно признался, что видел немного, так как читал псалмы.

– Куда направили пострадавшего? – спросил я, подписав протокол.

Полицейский куда-то позвонил и ответил:

– Он в иерусалимской больнице «Хар-Хацофим». Если хотите, джип вернет вас на шоссе.

Мы, конечно, хотели, и джип, спустив нас в Иорданскую долину, высадил на перекрестке Пецаэль. Тут обнаружилось, что авария, ожидания и дознания заняли массу времени — было уже полчетвертого. Я немного забеспокоился: до начала Нового года оставалось меньше трех часов.

– Зря мы не попросили добросить нас до автобусной остановки, – сказал я Сарит. – С тремпами всегда рискуешь… Тебе куда вообще?

– В Иерусалим. А тебе?

– Вообще-то я из Маале-Адумим, но еду в Иерусалим, в йешиву. Я Новый год всегда в йешиве встречаю.

– А родители как к этому относятся?

Я пожал плечами. Что она, за школьника меня принимает?! Родители!..

Но если честно, родители относились к этому без восторга. И даже сильно обижались, что на некоторые праздники и субботы я был не с ними. Это было постоянным предметом наших споров и причиной взаимных обид.

Мои занятия в йешиве, которые начались, когда я и правда был школьником, стоили им немалых нервов. В те редкие субботы, когда я наконец являлся домой, я начинал с того, что отчитывал родителей за радио, которое они включают, а потом переходил к совершенно лишним спорам на тему «иудаизму все это было известно три тысячи лет назад».

– И теория относительности? – нервно смеялся папа.

– И теория относительности! – терпеливо втолковывал я. – Ты знаешь, что когда Эйнштейн посетил однажды подмандатную Палестину, он встречался с равом Куком, и тот привел ему мидраш, в котором говорится, что время в разных мирах течет с разной скоростью.

– Сравнил! Теорию Относительности — с каким-то мидрашом! Ты лучше вспомни, какое у вас отношение к женщинам! Ты мне сам объяснил, что свадьбы по субботам не играют по той причине, что свадьба – это торговая сделка. Торговая сделка! – кричал оскорбленный отец. – Ты сам говорил, что жена – это собственность мужа? Говорил?

– А ты мне разве не говорил, что по Локку вообще все сводится к собственности, даже мысли? Если мысли – это собственность, то почему жена не может быть собственностью?

– Я не могу этого слышать! – страдальчески кричал отец, вскакивая из-за стола. – Эти йешивы просто какие-то машины времени. Берут нормального парня, погружают его в первый век до нашей эры, а потом возвращают в тот же календарный год с совершенно отшибленными мозгами…

Ну, про отшибленные мозги я не комментирую. А в принципе он был не совсем прав. В наших сионистских йешивах культура была в почете. Во всяком случае, наши раввины учили нас не превозноситься над светскими. Но в ту пору я придерживался по этому вопросу собственного мнения.

– Иногда у меня возникает такое ощущение, что я не с евреем говорю, а с неандертальцем! Разве этого мы хотели, – рычал отец, ища у мамы поддержки, когда ходили в Москве на пасхальные седеры?

– Да не заводись ты, – успокаивала мама. – Юрочка у нас – увлекающийся, и в голове у него не все сразу укладывается. Потерпи немного, все утрясется...

Острый период моего «проповедничества» в кругу семьи в самом деле длился недолго, но отцу слишком хорошо запомнился, и он продолжал относиться к моей вере с опаской. В последнее время я старался не упускать случая побывать дома и сгладить впечатление от тех резкостей, которые мы наговорили друг другу. Однако Рош-Хашана, как и следующий за ним Йом-Кипур, было принято встречать в стенах йешив. Родные меня, в общем-то, даже и не ждали.

– Как бы родители к этому не относились, – резюмировал я, – встречать Новый год принято в йешивах.

Послышался шум приближающейся машины. Сарит выскочила с обочины на дорогу и требовательно замахала тонкой загорелой ручкой. У меня перехватило дыхание, я машинально потянулся к ней, чтобы вернуть обратно, но машина уже промчалась мимо.

– Ты поосторожнее не могла бы? Забыла, что сегодня было?

– Это другое дело, там нарочно задавить хотели! Как бы узнать, что там с этим парнем? Потеря сознания — плохой признак, возможно внутреннее кровоизлияние.

– А ты откуда знаешь?

– У меня мама врач.

– Как только до телефона-автомата доберемся, позвоним в больницу.

- Побыстрей бы уже, – маялась Сарит. – Ты не знаешь, который час? Как бы нам тут не въехать в праздник… Я однажды вот так же застряла в субботу: автобусы не ходили, часа два прождала тремпа, который довез меня до телефона-автомата, и еще столько же потом ждала, пока за мной отец на машине приехал.

– Если я попаду в такую переделку, мне придется весь праздник провести на шоссе. А это целых два дня.

Сарит скорчила гримасу и молча уставилась на меня с каким-то брезгливым удивлением.

– Потрясающий у тебя Бог! – произнесла она наконец. – Он предпочитает, чтобы ты умер от обезвоживания, но ни в коем случае не прокатился в праздник на машине?!

– Ты права. В Иорданской долине два дня без воды — это верная смерть. А значит, мой Бог не только разрешает, но и требует выбираться отсюда любыми средствами.

– А если бы тут протекал ручей, ты бы остался?

– Если бы это был просто праздник — не знаю. Может быть, арабским тремпом воспользовался... Но в этом году Новый год совпадает с субботой, а в субботу у меня точно нет никакого выбора. Должен остаться!

Сарит натянуто улыбнулась и, демонстративно развернувшись ко мне спиной, уставилась на дорогу. Видимо, решила, что объясняться далее с психически больным бессмысленно. Мы простояли молча минуты две-три, как вдруг Сарит заговорила снова — и даже с какой-то яростью.

– За кого ты принимаешь Бога?! Как Он может хотеть, чтобы ты здесь целые сутки сходил с ума? Ты в кого-то не того веришь! Тот Бог, который живет в сердце всех нормальных людей, требует от них любви и милосердия, а то, что ты вытворяешь, — немилосердно, неумно и нелепо!