Сергей Яковлев - Петля на зайца

Кастинг на выполнение настоящего задания был довольно строгим. Но, к счастью, заказчик попался нормальный, и проверка прошла вполне корректно. Вместе с ними в конкурсе участвовала группа парней из Финляндии, но те не прошли. Не потому, что были хуже… Просто финны эту работу оценили дороже, запросили намного больше…

На их взгляд, европейцы стали слишком уж высокого мнения о себе. Все трое из Юго-Восточной Азии, все — профессионалы. Их профессия — риск, как у каскадеров и дрессировщиков. Ну, а то, что они свою работу оценили немного дешевле финнов, так это рынок, а не «кэмэл трофик»…

Каждый из них знал, что в случае неудачи на благополучный исход рассчитывать будет сложно. За ними не стояло государство, которое всей своей мощью постарается вытащить человека, попавшего в беду. А заказчик в случае провала, как это уже кое-где бывало, первым постарается умыть руки. В общем, рассчитывать имело смысл только на себя и друг на друга. Но задание не было связано с очень уж большим риском — обычная работа для профессионалов.

На территории России наемники — «дикие гуси» — проводили свою первую полевую операцию.

Не скажу, что колка дров — это искусство, но несомненно, ремесло, требующее определенных навыков и знаний. Иногда читаешь где-нибудь: «Он колол дрова. Взмахнув топором, изо всех сил…» — и так далее. Как в том стишке детском: «Вянут деревья, сохнет трава, мальчик чахоточный колет дрова. Снова топор взвился к небесам, снова мальчонка тряхнул волосам…».

Можно, конечно и топором пару-тройку полешек распластать, нетолстых и без сучков, но лучше все же — колуном. Для того он, колун, и придуман, для того и предназначен. А топором… ну пусть кто-нибудь попробует, мешать не стоит. Опыт, как известно, единственный критерий истины.

Для некоторых же, особо крупных поленьев, еще и клинья могут понадобиться. Но можно — и без клиньев, не враз — через середину, — а с краю обкалывать. В особенности так кедровые чурбаки колоть удобно. Возьмешь полешко диаметром не меньше метра… Хорошее дерево кедр, благородное. Его и на дрова-то пускать грешно. Стоят кедры как колонны в храме, каждый высотой под пятьдесят метров и толщиной в три обхвата. Небо голубое сквозь ветви — где-то высоко-высоко… Кедровки в кронах летают, орешки собирают на зиму. Бурундучки с полосатыми спинками туда-сюда шмыгают, белочки скачут. А воздух в кедровнике — волшебный, дышишь и надышаться не можешь.

Так, или примерно так, я подбадривал изрядно взмыленного Борьку. Боб колол дрова возле Колиного схорона, и по всему видно было, что это занятие для него непривычно.

Вчера вечером, уже почти ночью, когда мы, спрятав машину в заброшенном блиндаже, двинулись пешком через леса и болота, Борька показал себя настоящим горожанином и изрядным засранцем. Он ломился сквозь мокрый после дождя лес, как стадо бульдозеров. Постоянно спотыкался и падал в самых безобидных местах. Цеплялся за ветки, все время пытался наткнуться на них мордой, и вдобавок — не прошли и километра, как он натер ногу и заныл, заскулил на манер шотландской волынки.

Еще его сильно донимали хищные рыси, которые прыгают с деревьев на шею бедным путешественникам, змеи, коварно подстерегающие нежные борькины ноги, и всяческие ядовитые насекомые типа мухи цэ-цэ. Комары и некоторое количество мошки довели его почти до безумия… Впрочем, насекомых он боялся правильно, но не тех, кого следовало бы бояться — таежный клещ как раз незаметно и небольно цепляется. Хотя в середине июня подцепить у нас энцефалит — шанс уже незначительный.

Когда вышли на болото. Боб мгновенно стал тонуть. Я, как мог, помогал ему выбраться, но он тут же находил укромную мочажинку и опять с шумом и брызгами проваливался в нее. При этом матерился так громко и выразительно, что если бы здесь водились говорящие попугаи, они все до единого выучились бы нецензурной брани. Я его затыкать и не пытался — бесполезно. Пускай извергается, филолог, если ему так легче.

Но это было еще не болото, это была лишь прелюдия, на что я, с присущим тактом, и указал моему другу. Мол, так и так дружище, но там, куда мы идем, мощность торфа резко превышает твой рост. Так что, если не хочешь долго и мучительно булькать в трясине, смотри под ноги и старайся аккуратнее выбирать место для своих лап сорок шестого размера. Борька заныл, заверещал, но сообразив своей городской башкой, что мне как бы и наплевать на его нытье, понемногу приспособился. И остаток пути по действительно непроходимому болоту прошел по неприметным жердочкам почти нормально.

Я давно заметил, что крупные люди в лесу как-то не очень… Неудобно им, некомфортно. Я и сам не мелкий — сто восемьдесят два, но Боб меня на четырнадцать сантиметров переплюнул. Помню, мы с ним в детстве лет до пятнадцати мерились — кто выше, потом прекратили за явным Борькиным преимуществом.

Не знаю уж, каким чудом он не выколол себе глаза, но к концу перехода — всего-то километров девять прошли — Борька все-таки упал совсем уж неудачно и здорово разодрал лоб. Тут вообще началось, не опишешь в словах…

На его счастье, болото с коварными мочажинами и действительно опасными «окнами» вскоре кончилось, местность стала повыше и гораздо суше. Всего и шли-то часа три, но достал он меня крепко!

Возле одного из замаскированных выходов схорона, Николаем Ивановичем была обустроена наземная летняя резиденция: шалаш, стол с чурбаками вместо стульев, кострище и небольшой запас дров. Коля мне говорил, что хотел вначале избушку какую-нибудь простенькую сладить — не все же время под землей барсуком сидеть, — но потом передумал, чтобы не привлекать внимание посторонних. К избушке обязательно всякий нежелательный элемент потянется — охотники с грибниками шляться станут, черные следопыты с лопатами придут. В этих краях, на месте гибели Второй ударной армии, брошенной в окружении на погибель доблестным генералом Мерецковым, до сих пор немало шатается любителей в земле покопаться. Железа разного здесь немало, а костей — еще больше…

Тут же, неподалеку от шалаша, протекал ручей, в котором, как ни странно, водилась рыба. Не хариус, разумеется, но окушков и плотиц при известной сноровке на уху натаскать можно.

Потеплело, дождик давно кончился, и первую ночь мы с Борькой, провели почти под открытым небом — в шалаше на еловом лапнике, укрывшись куском брезента. За ночь, несмотря на теплую погоду, немного продрогли, и утром Боб решил размять свои старые кости. Вот тут и началась молодецкая потеха под названием «колка дров».

Вначале он схватил топор и бодро-весело сообщил, что в качестве утренней зарядки собирается нарубить пару кубов дровишек. Так и сказал — «нарубить». На мое ржание не отреагировал, подкинул на ладонях топор, поплевал на них и…