Кирилл Шелестов - Побег

Карпов замялся, покрутил в толстых пальцах вилку и подцепил на нее колбасу.

— Тут, честно говоря, не в одной зарплате дело, — пробормотал он, избегая смотреть на нас. — Это уж у них как последняя капля. Они вон президенту письмо накатали.

— Да ну? — удивился Виктор, переставая жевать. — Чем же они еще недовольны?

— Да вы лучше сами с ними поговорите, — уклончиво ответил Карпов. — Зачем я пересказывать стану!

Он явно не желал вдаваться в подробности. Виктор посмотрел на него внимательнее, но дожимать не стал.

— Поговорим, — пообещал он. — Для того и приехали. Где они сейчас? В административном здании?

— Да нет, — по-прежнему не глядя на нас, отозвался Карпов. — Я их шугнул оттуда. Они в клуб перебрались, там, значит, бузят. Нас ждут, раза три уже звонили, не терпится им.

— А кто их в клуб пустил? — состроил недовольную гримасу Виктор. — Я же велел его закрыть!

Клуб партнеры получили в нагрузку к нефтяным вышкам, среди других объектов соцкульбыта. В нем традиционно проходили поселковые праздники, бракосочетания и другие торжественные мероприятия; по вечерам раза три в неделю устраивались дискотеки или крутили кино. В клубе обитали какие-то народные ансамбли, никому не нужный хор пенсионеров и детские кружки. Платить за эту самодеятельность Храповицкий не желал. Шеф делал попытки сбагрить клуб на баланс областного департамента культуры, но чиновники энтузиазма не проявляли. С месяц назад было принято окончательное решение о закрытии очага местной культуры.

— Разом его все равно не прихлопнешь, — принялся оправдываться Карпов. — Он один на весь поселок! Ребятишки туда бегают. Людям куда-то ходить надо. Молодоженам опять же расписывать негде, не в столовке же! Совсем без клуба нельзя, это не город. Я уж и так директрису предупредил, что только до Нового года срок ей даю, а там — как хочет. Нету у нас денег, чтобы их содержать. Она, конечно, расплакалась, обещалась в районной администрации похлопотать, чтобы те помогли. Тут ведь тоже силком не возьмешь. Все же она заслуженный деятель культуры. Если баламутить по поселку начнет, все за ней поднимутся, как утята за уткой. Я по-мирному хотел.

— Она с нашими забастовщиками заодно, что ли? — перебил Виктор.

— Получается, так, — развел руками Карпов. — Да здесь все заодно, Виктор Эдуардович, — прибавил он. — Деревня, что ты хочешь!

— Пулемет хочу, — ответил Виктор. — И три ящика патронов. А по-другому с вами нельзя, с деревенскими. Ну что, поехали? — Он повернулся к выходу, но вдруг остановился. — Слушай, а у тебя водка есть?

— Водка? — удивленно переспросил Карпов. — Да вот же, на столе стоит.

Виктор критически осмотрел две литровые бутылки, выставленные к нашему приезду.

— Маловато будет, — заметил он. — Не с пустыми же руками к ним ехать. Два литра на такую ораву — это только губы помазать.

Карпов взглянул на меня, ожидая каких-то пояснений. Но я не имел ни малейшего представления о том, как Виктор собирался вести переговоры и какие сюрпризы он заготовил для забастовщиков. Да, может быть, Виктор и сам этого не знал.

В машине Виктор уступил Карпову переднее место, поскольку на заднее сиденье «десятки» тот точно бы не пролез. Следуя карповским инструкциям, я осторожно повел машину к клубу в темени улиц.

За четыре года нашего правления Лысый Овраг еще не успел прийти в полный упадок. Насколько я различал в свете окон, послевоенных бараков здесь было совсем немного, в основном стояли добротные пятиэтажки, вполне еще свежие. Встречались даже приземистые коттеджи на две семьи, построенные при Советской власти для передовиков производства. Состояние дорог тоже было приличным, пожалуй, лучше, чем в Уральске.

— Я же здесь от мастера до директора дошел! — снова завелся Карпов. Должно быть, он впервые за всю свою долгую производственную карьеру не сумел совладать с коллективом и чувствовал себя униженным. — Чего только тут не натерпелся! И пьяных разнимал, и от начальства прикрывал, раз даже роды помогал принимать прямо на участке. И обмораживались мы, бывало, и спиртом травились, всяко повидал, но до такого никогда не доходило.

Помню, промысла горели, — как все аборигены, он вместо «месторождения» произносил «промысла», с ударением на последний слог. — На Колывановском пожар случился, два дня его тушили, человек триста пожарных понаехало, полторы сотни единиц одной техники нагнали! Страх! И кто-то потом слушок пустил по району, что, дескать, это я нефть украл, а остатки поджег, чтоб вроде как следы замести! Я ночи не спал, думал, поймаю мерзавца, кто такое придумал, своими руками шею сверну! Чуть не инфаркт у меня тогда приключился. Но так ведь это же за спиной, не в лицо. То есть мазнули исподтишка — и в кусты. Но чтобы с кулаками на меня кидаться?! — он задохнулся, не находя слов. — Я Ишуткину, гамардрилу этому, говорю: «Ты что взбеленился, а?» А он за грудки меня хвать и прям в рожу мне слюной брызжет, дескать, был ты наш, а теперь жуликам людей продал, это вам, значит, — пояснил он, поворачиваясь к Виктору. — Я уж на что выдержанный человек, а веришь, нет, Виктор Эду-ардыч, не утерпел и в лоб ему стукнул маленько. Кулаком, так. Иди, говорю, остынь, не идиотничай. И думай впредь, что несешь! Когда это я людями торговал?

Я покосился на его огромные кулаки и подумал, что на месте Ишуткина я бы предпочел охлаждаться иными способами.

— А кто этот Ишуткин? — заинтересовался Виктор. — Что-то фамилия знакомая.

— Да подземник наш. Бригадир у ремонтников, — пояснил Карпов. — Ты ему еще благодарность приказом объявлял за ударный труд. В цеху по подземному ремонту скважин работает.

— Так это он, что ли, всех накручивает?

— Ну, прям он! Куда ему! Его, чай, самого науськали. А он, как пес дурной: лает, да на людей без разбору бросается. Милка Рогова за всем за этим стоит, она тут заправляет. Вот вредная баба, — пробормотал он с застарелым ожесточением. — Ох, и намучился я с ней! Сколько ее помню, одни неприятности от нее. То одно ей не так, то другое, вечно больше всех надо. И характер, главное, такой стервозный, того и гляди, в глаза вцепится, никакого укорота ей нет. Но в авторитете она у наших работяг, да. Не отнимешь, — он покивал с видимым сожалением и пригладил редкие светлые волосы. — Ишут-кин-то из-за нее в это втравился. Любовь там у них, что ли? Хоть у него вообще-то своя семья есть. Но вертит она им, как пожелает.

— Одинокая, что ли?

— Зачем одинокая? Двое детей. Мужа у нее в прошлом году посадили.

— За что?

— А за врезки. Шайка там у них целая была. В наши трубы они врезались, нефть забирали и толкали налево. Тягачи у них свои были, все как положено. Да тут многие втихаря этим промышляют, сам знаешь. Раньше-то и того больше было. А как мы милицию к этому подключили, да облавы стали устраивать, так их и взяли, прям с поличным. Четыре года ему, однако, влепили, нескоро выйдет. А народ его жалел, — прибавил он задумчиво. — Вот поди, пойми их!