Кирилл Шелестов - Побег

Выступления других ораторов не добавили ничего нового. Смысл звучавших речей, если очистить их от сложных экономических выкладок и эмоций, сводился к двум простым словам: дайте денег. Думаю, эту просьбу в России вполне можно рисовать на транспарантах вместо пышных приветствий начальству, ибо это единственное, что от начальства ожидается.

Некоторое разнообразие, правда, внес губернатор, высказавшийся в том смысле, что помогать заводу, конечно, необходимо, но лучше делать это не напрямую, а через областную администрацию. Никто даже не улыбнулся.

В том, что касалось бедственного положения завода и его долгов, докладчики, увы, говорили чистую правду. Флагман российского автомобилестроения действительно стремительно летел в пропасть банкротства. Однако о главной причине кризиса никто не обмолвился и словом, хотя она была простой, как огурец. Завод грабили все кому не лень. Он был похож на урожайное поле, пожираемое голодной саранчой.

Каждый из директоров, которых насчитывался не один десяток, немилосердно раздувал штат своего департамента, набивая его родственниками, друзьями и любовницами. Несметный управленческий аппарат сидел в отдельных зданиях, получал высокие оклады и премии, обеспечивался транспортом, охраной и средствами связи. Содержание такой армии бездельников существенно увеличивало накладные расходы и стоимость автомобилей.

У каждого из заводских начальников имелись собственные фирмы по продаже заводской продукции, оформленные либо на детей, либо на жен, либо на любовниц. Эти фирмы получали машины с огромными дисконтами, а продавали уже без дисконтов. Зачастую дети и любовницы действительно брались руководить деятельностью предприятий. Как правило, это заканчивалось крахом, а перед заводом образовывались невозвратные долги.

На заводе давно хозяйничали бандиты, и ни один автомобиль не отгружался без оплаты установленной пошлины. Бандиты ловко пользовались жадностью заводского начальства и их родственников. За взятки и откаты огромные партии тачек отпускались фирмам-однодневкам, которые после этого бесследно исчезали.

Я следил за Ельциным, пытаясь по его лицу угадать, о чем он думает. Он хмурился, надувался, гримасничал, но кивал. Со стороны казалось, будто он ломает себя, соглашаясь по необходимости, через силу. Когда объявили его имя, он подошел к трибуне и, навалившись на нее, медленно оглядел зал. Присутствующие затаили дыхание в ожидании приговора. От решения президента, известного своей непредсказуемостью, зависела их судьба.

— Завод мы не оставим, — медленно и твердо проговорил Ельцин. Зал с облегчением выдохнул. — Не оставим, — повторил президент, болезненно кривясь. — Он нам нужен. — Ельцин сжал губы, помолчал и поправился: — Он нужен всей России.

Раздался шквал аплодисментов. Заводские генералы не скрывали своего ликования. Торжествующий Разбашев бросился обниматься с Лисецким.

— А дед представляет, сколько у Разбашева домов за границей?! — с досадой вырвалось у Бони. — Или сколько у него бабок в Швейцарии?

Чувствовалось, что чужое везение наполняет его горькой обидой.

— Ты же сам говорил, что он все знает, — напомнил ему Артурчик. Бонина реакция его забавляла.

— Эх, — безнадежно махнул рукой Боня. — Все они одним миром мазаны. Деду сейчас главное переизбраться, Разбашеву с Березовским — еще пару арбузов спереть напоследок, пока деда не погнали. А что через год с заводом будет или со страной, им всем по барабану.

— Что касается Бориса Николаевича, то ты не прав, — заступился за президента Артурчик. — Он очень за страну переживает, хотя, конечно, по-своему. Просто в России даже экстрасенсы на год вперед боятся загадывать.

Не знаю, как с точки зрения большой политики, но во всех прочих отношениях прогулка на катере по Уралу в ноябре была исключительно дурацкой затеей. Представьте промозглый сумеречный осенний вечер, пять градусов тепла, мрачное небо в тяжелых тучах, мелкий дождь и неприветливую мутную реку. Порывистый пронизывающий ветер гнал грязные свинцовые волны с седыми гребнями.

Искать место, где доблестно утонул герой революции, нам предстояло на принадлежавшем заводу теплоходе, переделанном в современную прогулочную яхту. Здесь была одна большая каюта для банкетов, в которой кроме столов имелась зеркальная сцена с прожекторами по краям и мощная аппаратура для концертов. Еще несколько кают поменьше предназначались, видимо, для персонального отдыха начальников с секретаршами во время выездных совещаний.

На банкет пускали не всех, а лишь тех, кто согласно заранее утвержденному списку должен был ужинать с президентом. Таких набралось человек тридцать, что составляло примерно треть от общего числа собравшихся здесь. Остальным предстояло мучиться голодом снаружи. Прессу на теплоход предусмотрительно не взяли.

Понимая, что моя фамилия в числе избранных не значилась, я замялся, решая в какую из одноместных кают сподручнее нырнуть, ибо оставаться под дождем на мокрой палубе было невыносимо. Артурчик заметил мое замешательство, взял меня под руку и покровительственно направил к банкетному залу, куда уже вошли президент, губернатор и другие официальные лица.

— Со мной, — коротко бросил он стоявшему в дверях пожилому помощнику Лисецкого, и тот после некоторого колебания отступил, пропуская меня и Боню, который важно вышагивал рядом.

— Слышь, совсем нюх потеряли, — проворчал Боня как будто про себя. — Нормальных людей от лохов уже не отличают. На пенсию надо вовремя выходить.

Помощник, который был на несколько лет моложе Бони, проглотил обиду, но проводил Боню неприязненным взглядом, запоминая. Между прочим, он был не единственным, кто взирал на моего товарища без нежности. В толпе отверженных, или, как выражался Боня, лохов, я заметил директора, которого Боня обрабатывал в аэропорту, пытаясь загнать под крышу. Вид у того был глубоко несчастный. На конференции слова ему не дали, и, простившись с надеждами на государственную поддержку, он обреченно, с тоской смотрел вслед Боне, примиряясь с ним как с неизбежным злом.

Стол был накрыт по-русски: осетрина, жареный поросенок, икра, соленья и очень много водки. Лисецкий и Разбашев расположились с двух сторон от президента, во главе стола. Силкина на сей раз отправили подальше, туда, где сидел хмурый Кулаков и вечно гонимые мэры малых городов. Поскольку визит плавно перешел из официальной части в неформальную, с Силкиным можно было уже не церемониться.

— Что вы будете пить: вино, коньяк или водку? — низко склоняясь к президенту, почтительно спросил официант в белом смокинге.

— Ты что, не знаешь, что Борис Николаевич не пьет? — зашипел на него Лисецкий.