Артур Жейнов - Музыкант

Мне стало плохо. Мне давно не было так плохо – стошнило прямо на стол. Я просил: верните хотя бы виолончель. Я бедный музыкант, чем я буду зарабатывать на хлеб?! Он не отдал, везучий дурак, он упивался моим поражением. С выпивкой я, конечно, перегнул, а так бы отдубасил его охрану, и ищи ветра в поле. Тупицы, новый костюм в лохмотья изорвали.

Записка расстроила Риту. Она и не думала, что может так расстроиться из-за пары строк. Подумаешь, кто-то положил на Саню глаз! Она ведь давно решила: этот человек никогда не будет с ней. Ненадежный, предатель, он растоптал ее чувства, обманул надежды, пренебрег ею. Обида засела глубоко. И пусть его суждения, бескорыстные, добрые поступки зародили в ее душе какую-то симпатию, но недоверие, горечь все еще томились в сердце.

Рита привязывалась к людям, к мыслям о них, привязывалась к своим мечтам. Как трудно было бы жить без грез, не вспоминать, не думать о нем, но она бы справилась, она сильная. Только бы не встречаться, не видеть этих глаз, не ловить его жесты, не прислушиваться к словам. Месяц, год, но забыла бы, заставила бы себя забыть. А сейчас куда деться? Этот человек везде. Она чувствует каждый его вдох, каждый взгляд. Переживает его грусть и радость. Где спрятаться от него? Куда бежать? Свободолюбивая, она не столько волновалась, удастся ли им спастись, сколько переживала о потере свободы выбора. Вместо того, чтобы убегать от Сани, погружалась в него все глубже, хотела того же, стала думать как он. Еще немного, и опять будет ему верить. Это ужасно! Он предаст! Обязательно предаст ее снова!

Но безысходность – не все, что она чувствовала. Воспоминания о том, как они встретили людей после двух недель блуждания по джунглям, как удрали от погони в Афганистане, как падали на самолете, сплавились в неповторимый сгусток противоречивых ощущений. Они вихрем кружились в ее голове и не давали покоя.

За такие мгновения она благодарила судьбу. Благодарила не только за то, что все закончилось благополучно, но и за то, что это вообще случилось. Казалось, теперь все будет только хорошо. Она в восторге от циничного Кастро, не боясь, она может простить и любить Саню, и нет усталости, и виолончель вовсе не такая тяжелая, как казалось. Но эйфория, к сожалению, проходила. Снова становилось страшно, нестерпимо хотелось свободы и грызла ревность.

Кастро чувствовал, что между Ритой и Саней что-то происходит. Предвзятое отношение со стороны девушки он заметил сразу и, несмотря на всю свою бесшабашность, высмеивание всего и всех, отпускать колкости на тему их отношений считал нетактичным. Сам не признался бы, но ему нравились эти двое. Рита – своим умом и боевым характером, Саня – простодушием, добротой и тем, что идеалист. Он чем-то напоминал Кастро его самого в юности. Положение узника в чужом теле почти не волновало. Бывали ситуации и похуже. Все-таки это не два месяца жить в тесной, раскаленной солнцем бочке, видеть свет раз в неделю, когда чернокожий мальчишка с «калашом» за спиной принесет тебе воду и еду. Нет, здесь он чувствовал себя комфортно. Кастро снова был молодым. Казалось, сама судьба дает ему второй шанс что-то переосмыслить, вернуться в прошлое и снова поверить в жизнь.

«Как я могу, с моим опытом, знанием людей и их психологии смотреть на будущее с надеждой? – рассуждал, пытаясь разобраться в своих новых ощущениях Кубинец. – Нет, опыт и знания не мешают и не помогают вере, ничего этого не нужно, достаточно просто… просто быть молодым. Пусть даже знаешь, что завтра схватишь пулю в лоб, неважно, само ощущение молодости делает счастливым. Хочется смеяться, строить планы и верить, что там, впереди – светлая, бесконечная дорога».

В девятнадцать ноль-ноль

– До утра не приходи! – крикнула Лиза вслед домработнице. Затем задумалась, будто что-то забыла, и остановила девушку: – Фиола! Скажи Саухану, чтоб не шумел там! Пусть сидит у себя, не выходит! У меня гость! – затворив на замок дверь, она повернула лицо к гостю и, кокетливо щурясь, прошептала: «Саухан – наш садовник».

– Ммм… – промычал Саня.

Имитируя крадущуюся кошку, она приблизилась к Сане, обвила его шею руками и, чуть наигранно простонав в ухо, укусила за шею.

– Ау… – вскрикнул он, аккуратно пальцами взялся за талию страстной дамы и попытался слегка отодвинуть, но не получилось.

– Я сделала тебе больно, любимый? – прошептала она.

– Ч-чуть-чуть, – признался молодой человек.

– Ты сегодня какой-то не такой, – подозрительно щурясь, заметила Лиза, засунула руку под его рубашку. Ладонь скользнула по животу и остановилась у пояса. – Играешь со мной, да? Меня это заводит. Да, будь таким, немножко холодным. А я тебя растоплю, растоплю. – Она вонзила коготки в его грудь и простонала, закатила глаза: – Что ты делаешь со мной?! Я пропала! Пропала! Искуситель!

– Ау… – опять не смог сдержаться герой-любовник.

– Больно! Дура! – заорала Рита.

– Не отвлекай мальчика! – потребовал Кастро. – Мальчик занят.

– Да я сейчас рожу от боли!

– Барсик! Я буду называть тебя Барсиком, – сказала Лиза, прижалась к Сане бедрами, еще раз страстно выдохнула и вдруг резко отстранилась. – Не будем торопиться, мой котик. Пойдем, я приготовила тебе сюрприз.

– Ты сегодня какой-то не такой, – подозрительно щурясь, заметила Лиза, засунула руку под его рубашку. Ладонь скользнула по животу и остановилась у пояса. – Играешь со мной, да?

– Оставь себе! – заявила Рита. – Все, мы уходим!

– Идем-идем, – Лиза схватила парня за руку и повела за собой вверх по лестнице.

Стена была увешана фотографиями в тонких деревянных рамках. Саня обратил внимание на ту, где мистер Дипалио, муж Лизы, держит в руках огромного черного сома. Двое молодцов, слева и справа, в таких же ковбойских шляпах, помогают ему.

– Это Мишель. Мой самый нежный любовник. Я называла его птенчиком.

– Который слева?

– Нет, того я называла жеребчиком. Ох, какой это был мужчина!

Саня заметил, что на всех фотографиях старик Дипалио в компании улыбающихся молодых людей.

Вот он стоит, придавив ногой голову мертвого льва, сбоку загорелый мужчина со счастливым лицом перезаряжает ружья. На другом снимке молодой араб помогает старику залезть на верблюда. А вот старик на краю льдины, и радостный эскимос подает ему тюленя.

Саня показал на эскимоса пальцем:

– А этот?

– О-о-ой, – предаваясь воспоминаниям, сладостно протянула женщина, – мой неутомимый морской лев.

– А этот, – Саня показал на черного как смоль негра, стоявшего на убитом слоне с Дипалио на руках.