Андрей Курков - Последняя любовь президента

– Я прошу! – встряхивает головой премьер-министр. – Мы цивилизованные люди, давайте использовать слово «правая оппозиция», а не «враг»! Речь ведь идет о политической борьбе!

«Смело!» – думаю я и обращаю взгляд к Светлову: чем он ответит?

– В каком смысле «правая»? – спрашивает Светлов.

– Подождите! – Коля Львович поспешно поднимается над столом. – Давайте окончательно выясним одно: у нас у всех одна цель или несколько? Хотим ли мы восстановить в стране стабильность или нет?

– А как мы это выяснять будем? – вскинул седую голову министр сельского хозяйства Власенко. – Пистолет к виску подносить и спрашивать?! Это же он во всем виноват! – Министр ткнул пальцем в меня.

Тут мне стало совсем не по себе. Я обернулся к Львовичу, но он смотрел в сторону. В сторону министра АПК.

– Это же он не подписывал нужные законы! – продолжал седоголовый. – Он отменил льготы по НДС для сельского хозяйства. Он ввел пошлины на экспорт зерна!

– Что ты несешь, мудак! – не выдержал я и поднялся. – Какие пошлины? Какие законы? Я подписывал то, что было одобрено Кабмином! Я вас вообще сюда сегодня не звал! Я приказал собрать совещание силовиков?! – Тут мой взгляд уперся в побледневшего Львовича. – Ты кого сюда позвал? Этого тракториста? – я ткнул пальцем в министра АПК. – Или специалиста по экологии? – перевел указательный палец на премьера. – Какого хера они здесь сидят?

– Но ситуация ведь серьезная, – заикаясь заговорил Львович.

– Светлов, доложи всем о том, что тебе известно! – приказал я генералу.

Генерал поднялся, вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо листок. Развернул.

– Это только за последние две недели, – предупредил он, взглянув на меня одобрительно. – Премьер-министр получил от Казимира два миллиона евро на свой счет в банке «Андорра-Кредит», кроме того на счет дочки в Сити-банке пятьсот тысяч долларов. Вчера в полдень у него состоялась встреча с помощником Казимира Буренковым, на которой вырабатывалась его линия поведения во время кризисных заседаний правительства! Они уже просчитали сценарий кризиса и действий правительства! Дальше. Министр АПК.

Власенко грузно поднялся, жестом призывая дать ему слово. Светлов замолк.

– Я в этом цирке принимать участие отказываюсь, – заговорил Власенко, держась рукой за сердце. – Веселитесь без меня!

– Да подождите вы. – На лице Светлова расплылась саркастическая улыбка. – Вам-то грешно уходить! Вы и из бюджета украли восемь миллионов, и у Казимира взяли три. И костюм ваш – тоже подарок от Казимира к шестидесятилетию! Что, не так?

– Короче, – прервал я Светлова. – Пускай предатели государственных интересов сами поднимутся и выйдут! У нас нет времени на зачитывание всех этих фактов!

– Вам в отставку надо подавать! – тонким голоском бросил в мою сторону премьер-министр.

– Не тебе варнякать! – ответил я, ощущая, как мои мысли и психическое состояние входят в особый взаимный резонанс, гармонично выстраиваются в особый порядок на тропе войны, которую не я начал. – Пошел вон отсюда!

Премьер-министр растерянно поднялся, вопросительно оглянулся на Львовича, потом на дверь.

– Иди-иди! – поторопил его Светлов.

Совещание потихоньку приобретало динамичность. Власенко и министр-эколог ушли. Вслед за ними отправился и министр транспорта, и министр здравоохранения. В конце концов в зале остались действительно одни силовики.

– Диван нашли? – спросил я первым делом у генерала Филина.

Он отрицательно мотнул головой и стал медленно подниматься со стула.

– Сидеть! – приказал я ему. – Сейчас диван – не главное!

В зале совещаний присутствовала неуютная атмосфера, словно ушедшие предатели заразили здесь воздух. Мы перешли в мой президентский кабинет. Открыли бутылочку виски.

– Надо работать на опережение, – твердо произнес Львович.

– Надо! – согласился Светлов.

Филин молчал. Рядом с ним молчал генерал Яцкив, который в маленькой компании вызывал больше доверия, чем когда сидел среди членов Кабмина.

– Чего они хотят? – поставил я риторический вопрос и глотнул «Бэллентайнз». – Какая у них главная цель?

– Захват власти, – ответил Светлов. – Замена действующего президента на Казимира.

– Как они могут это сделать? – продолжал я выстраивать логический ряд.

– Устроить в стране хаос, показать, что правительство не в состоянии контролировать ситуацию. Потребовать отставки президента и объявить о временном правительстве и внеочередных выборах, – отстрочил, как из пулемета, Львович.

– Правильно, – кивнул я. – Кто победит на внеочередных выборах?

После этого вопроса возникла тревожная тишина. Я обвел взглядом всех собравшихся. Глаза их потускнели. Пальцы испуганно сжались в кулаки, спрятались.

– Да, – вздохнул я. – Так вы верите в нашу способность играть на опережение?

Я сделал еще один глоток. И тут у меня в сердце закололо. В глазах помутилось. Мир сдвинулся и поплыл. Поплыло куда-то в сторону и испуганное лицо Львовича.

– Президенту плохо! – услышал я его голос, оставшийся где-то наверху.

А я падал в колодец, и мне уже было все равно: есть ли там, внизу, вода или нет.

Киев. 20 мая 1992 года. Ночь.

За окном разливается лунный свет. Оказывается, сегодня полнолуние. И город явно приободрен луною. В открытую форточку то и дело влетают какие-то голоса, шумы, хлопанье парадных дверей.

Мы с мамой сидим на кухне и думаем. Точнее – она думает, а я лениво размышляю. Иногда вслух. Правда, мои размышления мама обрывает быстро.

– На что они надеются? – спрашивает она, наклоняя немного голову и глядя мне в глаза.

– Я же с ними только десять минут говорил. Оставил их там и сказал, что приду утром.

– Ну вот, это первая ошибка! Они же там не прописаны. Ты показал слабость!

– При чем здесь слабость? – не соглашаюсь я. – Они же там раньше жили. Мне что, предложить им переночевать в коридоре? Они даже про смерть старика не знали, думали, что к нему возвращаются! И жить им теперь негде.

– Да, – соглашается мама. – Негде. Но ведь они сами решили из Союза уехать!

– Да нет больше никакого Советского Союза!

– Правильно, – задумчиво соглашается она. Поправляет на груди домашний фиолетовый байковый халат.

Она сидит под открытой форточкой, и я вижу, как сквозняк шевелит ее взъерошенные, покрашенные хной волосы. Надо бы ей сказать, что хной больше не красятся. Но я знаю, что в ящике ее шкафа в спальне лежит еще пакетиков двадцать этой вечной и непортящейся иранской хны.

– Вот что. – Она явно хочет поставить точку в сегодняшнем ночном разговоре. – Мы завтра вместе пойдем и будем с ними разговаривать. Я им не позволю моего сына выбрасывать на улицу! Иди спать!