Джим Нисбет - Тайна Сиракузского кодекса

— Храбрись, дитя мое.

Томми Вонг все так же был привязан к креслу и все так же мертв. Губы у него немного натянулись, так что улыбка обнаруживала десны. Обескровленная кожа приобрела цвет сырого цемента. Глаза в щелках полуопущенных век блестели как живые. Прическа оставалась безупречной, волосок к волоску.

Аттик не стал тянуть время. Он вытащил «Кровавую Мери», освободил запястья мертвеца, разрезал красный пояс и перекатил труп на пол. Только применение грубой силы, сопровождавшееся странными звуками вроде тех, какие можно слышать в притихшем зале кинотеатра, позволило ему распрямить тело на полу лицом вверх.

— Ваша милость, — пробормотала Мисси, беспомощно причмокнув губами, — по-моему, я…

— Тише, дорогая, — сказала миссис Ренквист. — Мы сейчас все узнаем.

Каждый согласился бы, что «Кровавая Мери» в руках Аттика была по-настоящему острой. Она вскрыла Томми Вонга в два движения, от лобка до грудины и от аппендикса до селезенки, скользнув по стенкам брюшины с такой легкостью, словно они были не прочнее тонкой рубахи; как будто перед Аттиком лежал не труп Томми Вонга, а счет за свет.

Крови уже почти не было. И все равно Мисси начала мелко-мелко глотать воздух.

Аттик запустил одну руку в живот Томми Вонга, засмотревшись на миг, словно в задумчивости, на кимоно над камином.

Мисси застонала.

Аттик крякнул и вынул руку, украшенную теперь блестящими колечками популярного сухого завтрака. Мисси упала на колени рядом с мусорным ведерком, уже наполовину заполненным кровью Вонга, и ее шумно стошнило.

Аттик вытер трофей о рубашку Вонга и предъявил своей госпоже. Миссис Ренквист надела узкие очки для чтения, чтобы рассмотреть его как следует.

— Господи милосердный, — одобрительно сказала она, — наконец-то перстень Теодоса.

— Что хорошо с драгоценностями, это что женщина может пронести их через любую таможню почти беспрепятственно, — улыбнулась Мисси, с довольным видом поправляя волосы. — Особенно если она красива.

Мы брели по Двадцать пятой авеню к Джири-стрит, где был шанс поймать такси.

— Третий раз пешком по той же улице, — проворчал я. — Пора мне обзавестись шортами и шагомером на икре.

Нас окружали нормальные люди, занятые вечерними хлопотами. Парочки катили коляски к бакалейным магазинам; собаки волокли своих хозяев в парк; парень, сбросивший галстук на руку, торопливо обогнал нас, держа портфель в одной руке и букет — в другой.

— Если, конечно, это не Звезда Индии, — добавила Мисси.

— Угу, — равнодушно отозвался я, — Звезда Индии.

Меня, по правде сказать, не интересовал разговор. Последний раз мне удалось вздремнуть больше часа, когда я висел под Семидесятым причалом. Кровь просочилась сквозь джинсы ниже обоих коленей, одно ухо кровоточило, в обоих звенело, и головная боль была достойна Раскольникова. Где-то, я не заметил когда, у меня треснул зуб. Все же я был жив, что представлялось немалым достижением. Вечер был хорош. Последние лучи солнца пронизывали прибрежный туман почти горизонтально. Казалось, их можно пощупать, и они окутывали мир своей независимой чистотой.

Независимой…

Я лениво скользил ладонью по самшитовой изгороди.

— Как выглядит перстень Теодоса в сравнении с действительно большими камнями?

— Скромно. Зато его никто никогда не видел, так что он — легенда.

Мы пошли дальше в задумчивом молчании. Следующие слова Мисси вывели меня из рассеянности на перекрестке, подхода к которому я не запомнил. Какая-то машина остановилась в нескольких дюймах от перехода. Водитель, поймав мой взгляд, покачал головой.

— Герли давно за ним гонялась, — говорила Мисси.

— Может быть, она его заслужила.

— Помоги боже, тому, кто думает иначе.

— Не думаю, чтобы таких много осталось.

— О, — возразила Мисси, — всегда кто-нибудь да найдется.

— Да уж, достаточно одного психа с манией величия и пары горилл, чтобы затеять войну.

— Что такое мания величия? Напомни, пожалуйста.

— Психоз с иллюзией богатства, власти, превосходства. Если ей удается внушить эти иллюзии другим людям, она становится императрицей. В ином случае — социопатом.

— Ты изучил предмет, — оценила Мисси.

— Кроме того, она может страдать манией приобретения грандиозного. Перстень Теодоса — грандиозен?

— Когда станет известно о событиях в Сан-Франциско, его сочтут грандиозным.

— Я бы сказал, это произойдет скорее рано, чем поздно.

Она взглянула на меня:

— А кто расскажет?

Я остановился.

— Бодич, Мисси. Помнишь инспектора Бодича? Он работает в отделе убийств департамента полиции и не собирается уходить. Очень вероятно, именно с ним мы с тобой встретимся в ближайшее время. Когда пресса начнет задавать вопросы по поводу череды убийств, поразившей в последнее время высшее общество Сан-Франциско, ему придется что-то объяснять. Вот это и будет грандиозно.

— Я о нем позабыла.

— Охотно верю. Но Бодич-то о тебе не забывал.

Появилось такси, и мы с Мисси махнули ему. Шофер притормозил, хорошенько рассмотрел нас и унесся прочь.

— Я запомню его номер, — объявила Мисси.

— Может, он торопится писать стихи.

— Будь у меня мой сотовый…

Хорошая мысль. Мы могли бы, в ожидании такси, заказать себе пиццу.

Она щелкнула пальцами.

— А когда пиццу доставили бы, мы бы угнали их машину.

— Четверо из пяти ученых отказываются ими пользоваться.

— Пиццами?

— Сотовыми телефонами.

— Как можно быть такими отсталыми?

— Телефон здесь, — я постучал себя по виску. — Спутник там, — я ткнул пальцем в небо. — Если микроволны плавят сыр на пицце, подумай, что они сделают с твоими мозгами.

— Сотовые телефоны — величайшее изобретение со времен корсетных лифчиков, — упрямо настаивала Мисси. — Они не могут причинять нам вред.

На моем пальце, стучавшем по виску, осталась кровь.

— Я присмотрю, чтобы твой похоронили вместе с тобой.

— Не смешно.

— Прежде к мизинцу похороненных слишком поспешно привязывали колокольчик. Считай это прогрессом.

— А это уже не просто не смешно.

Я вытер кровь о джинсы.

— Мисси, что тебя гложет? Когда-то смерть тебя смешила.

Она неподдельно изумилась:

— Я потеряла миллионную сделку, а ты спрашиваешь, что меня гложет?

— Мисси, — спокойно сказал я. — Тебе не нужен миллион долларов.

— Как мало ты знаешь.

— Я много знаю. Ты получаешь деньги с восьми сторон, всегда при деньгах и всегда будешь. Что для тебя вшивый миллион долларов?

Она пожевала губу.

— Я никогда ничем не занималась, знаешь ли. Ничем существенным, я хочу сказать.

Это была чистая правда, но я промолчал.

— Конечно, я путешествовала. Заседала в музейных комиссиях. Ела устрицы с государственными деятелями и макароны с оперными дивами. Я переспала со всеми по-настоящему интересными миллиардерами на обоих побережьях…