Фридрих Незнанский - Дальняя командировка

— Ты просто садист какой-то, Вячеслав Иванович, — нахмурился Турецкий, старательно изображая, как ему неприятно это воспоминание.

— Да барашек — что? Я сейчас о другом подумал. Вот сегодня утром допрашивал я Прапорщика, ну Леху Солдатенкова. Ты знаешь, я рассказывал. Ну и коснулись областного СИЗО — не здесь же этих бандюков содер­жать! Тут они, считай, у себя дома. Короче, заговорили про контингент. Он и сказал, что в последнее время в области появилось много чеченцев. Якобы они захотели прибрать тут кое-что к своим рукам, а им крепко дали по этим самым... шаловливым ручонкам. Вот я и думаю, что этого, — он небрежно кивнул на Малохоева, — можно будет к ним подсадить. В камеру. Ну предварительно, конечно, объяснив, кто он и чего в Чечне делал. Вот му­сульманам праздник будет! Как полагаешь?

— Вообще-то незаконно это, Слава.

— А при чем здесь закон? Интересное дело! Девчон­ку подвергнуть групповому изнасилованию — это закон­но?! А перепутать случайно камеры — незаконно? Ты о чем говоришь?..

И тут произошло неожиданное. У Малохоева вдруг что-то словно забурлило в горле, он побагровел, отки­нул голову, закатил глаза и грохнулся вместе со стулом на пол.

Турецкий с Грязновым переглянулись, потом Алек­сандр Борисович положил пальцы на его пульс на шее, прислушался к задержанному дыханию и подмигнул Вя­чеславу Ивановичу.

— Симулирует? — спросил Грязнов.

— А то как же, — подтвердил Турецкий.

Вячеслав Иванович резко ткнул носком ботинка Малохоеву под нижнее ребро. Тот вздрогнул и часто зады­шал, задвигал нижней челюстью. При этом изо рта его появились пузырьки пены.

— Ну-ка, Саня, давай его перевернем!

Они ухватили лежащего за руки и за ноги и переки­нули со спины на живот. Грязнов коротким рубящим уда­ром ребра ладони врезал Малохоеву по загривку. Тот слов­но поперхнулся и выронил изо рта обслюнявленный ма­ленький обмылок.

— Поднимайся, козел, — презрительно сказал Грязнов, — даже симулировать путем не научился! Быстро! А то добавлю! — И уже занес ногу для следующего удара — в промежность.

Сразу почувствовав опасность, сержант стал, кряхтя и постанывая, подниматься, снова уселся на стул, кото­рый сам же и поднял. И все это он проделал с видом пол­ностью обессиленного человека, с невероятным трудом превозмогавшего свою немощь.

— Спасибо, Александр Борисович, — сказал Гряз­нов, — ты очень нам помог установить истину.

— У меня есть встречная просьба к тебе, Вячеслав Иванович. Попроси его, чтобы он составил нам полный список сотрудников милиции, которые принимали учас­тие вместе с ним в издевательствах над задержанными людьми. И особо отметил тех, кто насиловал женщин, задержанных на митинге, а потом и после зачистки в За­водском районе. Там ведь не только омоновцы в масках были, я знаю. Да у меня и показания пострадавших име­ются. Поэтому ему, — Турецкий ткнул пальцем в сторо­ну Малохоева, — выгодней всего сообщить нам правду, это ему, вполне вероятно, отчасти зачтется при оконча­тельном решении его судьбы.

Турецкий вышел, а Грязнов наклонился к Малохоеву:

— Ты все понял, Степан? Затырин твой пока под до­машним арестом и подпиской о невыезде, но мы добь­емся того, что он сядет. И сядет основательно. Командир ОМОНа Умаров в настоящее время кинулся в бега — та­ковы официальные сведения, от генерала Седлецкого. Значит, усек майор, чем уже сейчас грозит ему наше рас­следование. А я сегодня объявил его в федеральный ро­зыск. И со своей стороны могу тебя заверить, Малохоев, что все без исключения виновные будут обязательно на­казаны. Слово даю. Вот и делай выводы, сержант, — сам сознаешься или я из тебя вышибу показания. И ник­то, ни одна душа, меня не остановит, наоборот, еще спа­сибо скажут за то, что я избавил людей от таких вырод­ков. Да, и последнее. Если у тебя вдруг возникнет мысль, будто от тебя требуют кого-то закладывать, то ты сильно ошибаешься. Не забывай, что чистосердечные призна­ния, если они сделаны вовремя и по собственной твоей инициативе, в суде воспримут гораздо лучше, нежели те же самые признания, но вырванные у тебя под давлени­ем неопровержимых улик либо под угрозой неумолимо­го наказания. Так что подумай, ко всему прочему, не толь­ко о своей шкуре, но еще и о собственной выгоде. А те­перь вернемся к моим вопросам. Итак, что делал рядо­вой Быков? Рассказывай подробно...

...Владимир Поремский в буквальном смысле измо­тал Ивана Быкова десятками вопросов, которые, по твер­дому убеждению милиционера, не имели никакого от­ношения к тем обвинениям, которые, опять же по его мнению, могло ему и его товарищам выдвинуть след­ствие.

Он путался в мелких деталях. То он пил водку вместе с остальными, то категорически отказывался от своих же показаний. То его долго били чуть ли не десяток чело­век, опрокинув на землю, то он пострадал в честном ку­лачном бою со своим соперником Сороченко, к которо­му лично не имеет никаких претензий. В общем, врал и выкручивался как только мог. Он неловко уходил от кон­кретно поставленных вопросов, оправдываясь незнани­ем. Он-де простой водитель, того не видел, об этом не слышал, а раньше говорил только то, что его заставляли. Кто заставлял? Да тот же подполковник Павел Петрович Затырин, которого только что арестовали. Либо сержант Степан Егорович Малохоев, старший милицейского на­ряда.

Ни в каких насилиях он вообще участия не прини­мал и даже не слышал о них, поскольку в тот день, а так­же на следующий находился на бюллетене, о чем есть заверенный печатью медицинский документ.

Поремский немедленно прицепился к выражению «в тот день» и заставил Быкова здорово попотеть, пока тот смог наконец внятно сформулировать, что он ничего сам не видел, но слышал краем уха от соседей, будто в городе разбушевалась милиция и многие жители от ее действий серьезно пострадали. А лично он — ни-ни, он дома си­дел, на «биллютне», жена может подтвердить. Да и те же соседи, которые его дома видели.

А ознакомившись с показаниями рядового Чуркина, в которых его, Быкова, роль была описана довольно-таки сдержанно, сознался наконец, что все именно так и было. То есть никакой вины за свои действия он не испытыва­ет, ибо и действий, как таковых, тоже фактически не про­изводил. Ну кинулся, когда тот мужик оружие сержанта поднял и велел бросать автомат, ну споткнулся о поднож­ку, ну маленько посопротивлялся, а как же, за что и по­лучил ногами под ребра, но ведь сам-то никого не бил, не унижал. А вот ему еще и рожу об асфальт вытерли! И потом, он же все-таки выполнял приказ, а значит, его собственной самодеятельностью тут не пахнет. Какие к нему претензии?

Зато о приказе подполковника, о подробных указа­ниях сержанта, объяснявшего им с Чуркиным, что над­лежит делать, — вот об этом он рассказывал подробно, буквально цитируя Малохоева. И откуда у него такая из­бирательная память?!