Ксения Баженова - Сердце грустного шута

Когда бабушка умерла, рожающие женщины стучались в дверь к моей матери. Многие видели в ночи, как она собирала под луной травы, которые потом использовала в лечении. Многие за ней следили, когда она изучала звезды в теплые летние ночи. В эти моменты она с кем-то разговаривала, возможно, с каким-нибудь магическим созданием, невидимым для других. Она наблюдала за всем, и казалось, что все тайны ей известны. Она приучила меня обязательно молиться. Молитва всегда должна присутствовать при использовании лекарств. Свои необычные словесные формулы она шептала больному. Умирая, она сказала мне: «Выбор всегда твой. Иногда обратишься к добру, иногда ко злу, но всегда ради человека». Мать умела волшебно соединять добро и зло, обращаясь к двум богам, усиливая этим магические формулы. Я к искусству моих родных прибавила чтение будущего, предсказания. Это дар Владычицы Востока Дианы. Мать тоже выкладывала соломинки на столе для тех, кто желал знать будущее. Но я сильнее ее.

Антония подошла к окну и долго молчала, всматриваясь в небо, ожидая появления полной луны. Лиза точно чувствовала, о чем она думает, и ей стало грустно.

– Ну, ты готова продолжить свое путешествие?

Такого большого, апельсинового цвета ночного светила Лиза-Антония, как она себя теперь называла, давно не видела. Тихонько вышла из дома и, ступая так, что не слышно было ни одного шажка, пошла вон из города. Цикады трещали так громко, что порой заглушали даже плеск струй фонтана на маленькой площади. Лиза-Антония шла на встречу со своей богиней. Шла просить защиты и совета.

Она поежилась от речной сырости, укуталась поплотней в шаль. Спустилась по освещенной луной тропинке вниз под крепостную стену. Перебежала мостик через ручей и сразу вошла в лес, подступивший к городку с востока и заполнивший всю долину вплоть до реки.

Каждая извилина дорожки, каждая веточка были ей знакомы. Ноги сами шли вперед и привели на поляну к старому дубу, под низкими ветвями которого стояла античная колонна, вернее ее осколок, остаток древнего храма Дианы.

Здесь молодая женщина сняла с плеч платок и, покрыв им мрамор, положила на него цепи и опустилась на колени. Она прислонила голову к холодной поверхности и, страстно призывая Диану, просила дать ей сил, разума и легкости воображению. Она впала в транс, чувствовала, что сознание ее покидает. Потом она полетела над землей и видела, как на берегу озера, запрятанного среди холмов, настоящей Антонии отрубили голову и отрубленная голова скатилась в воду. Блеснуло отражение луны в пруду… Схватившись за свой камень, она потеряла сознание и очнулась от того, что ее трясли за плечи…

– Лиза! Лиза! – слышала она и никак не могла выйти из сна, и боролась с ним, призывая все силы и, наконец, открыв глаза, увидела соседских старушек. Они прикладывали мокрый платок к ее вискам. Она села рывком.

– Боже! Я дома! – Под рукой она почувствовала ожерелье, вскочила с кровати и бросилась к зеркалу, в котором отразился ее взволнованный облик. – Боже! Я дома! Я – Лиза! – стонала она, почти срывая с себя ожерелье. А другая, уже посвященная половина души, думала: «Ах, как жаль, что закончился этот странный и волшебный сон!»

– Лиза, как вы нас напугали! Вы спите уже очень давно!

– Воды, дай скорее воды!

– Сейчас, сейчас!

Сестры Пунц уже закончили накрывать на стол, когда Лиза вышла из душевой в кухню, села на табурет и уставилась бездумно в окно. На подоконнике в синем молочном бидоне стояли садовые розы. Головки их поникли и свисали фонариками над еще свежими листьями.

– Сколько я отсутствовала? – спросила она, глядя на них.

– Почти сутки, Лизонька! Тебе надо поесть. – Роза Эмильевна придвинула тарелку с бутербродами.

Лиза с удовольствием пила чай и ела с аппетитом. К ней возвращались жизненные силы и энергия.

– Я была у них. – Она кивнула в сторону двери. – Антония действительно там жила и была казнена. Я ведь столько раз ездила в Италию, ходила по этим местам, чувства тогда разрывали меня на части, но я относила это на счет красоты и древности мест, а теперь поняла, что они значили.

Сестры переглянулись и продолжили разговор как ни в чем не бывало.

– Антония? Это мы о каких же годах говорим?

– Ну, родилась она в 1512-м. А потом попала в Россию.

– И как же она попала в Россию? – Старушки снова переглянулись.

– Бежала. В замке ее спрятала молодая княжна. Потом Камилло помог ей выйти из города и переправил через Тибр. Оттуда она пошла на север до Венеции. Там работала в таверне, где вылечила заболевшего русского купца. Он влюбился в нее и увез в Россию. А в России ее все-таки казнили. Что-то я устала. Хочется прилечь.

– Ну, отдыхайте, дорогая. Вам бы книги писать! На ходу такое сочинять дано не каждому! Калитку мы закроем.

Лиза в полной прострации осталась сидеть на кухне. «Откуда я все это знаю? Откуда я все это знаю?» – крутился в голове один и тот же вопрос. Ясно одно: теперь она «за главную», ожерелье в бумагах и украшение тети Веры – без сомнения, одна и та же вещь. И действовать она будет масштабно. Хватит сидеть в четырех архивных стенах! Пора переходить на более высокий уровень. Все эти планы выражались не в конкретно структурированных мыслях, а в чувствах и ощущениях. Она просто знала внутри, что так надо. Без подробностей, в общем. А детали определит судьба. На Лизу наконец-то снизошло успокоение.

После эксперимента с Антонией она расслабилась и ждала, только боялась брать в руки цепи-ожерелье. Открыв ящичек подзеркальника, она веничком смахнула украшение туда. Наводила в доме порядок, планировала покупки, работала, пару раз ужинала с бывшим мужем. Иногда подходила к ящику трюмо и прислушивалась, как раньше в детстве прислушивалась к спичечному коробку, в пустоте которого жужжала пойманная муха. Все было спокойно, и за стеной никто не наигрывал «Августина».

…Проснулся Андрей Ильич от пения птиц, от яркого солнечного света и обнаружил себя лежащим на уютной загородной терраске, ему незнакомой. Был он в трусах и майке, одежда, аккуратно сложенная, лежала на старинном сундуке, рядом с ним на маленьком столике стояла чашка с горячим чаем, он видел, как серый дымок поднимался над краем. Ему было хорошо и спокойно, не хотелось двигаться, не хотелось убрать руку, которую припекали солнечные лучи. Так хорошо и спокойно ему еще никогда не было. Мысли о жене и сыне, о работе совсем не тревожили его. Такой отстраненности от земных дел и уверенности он никогда раньше не ощущал. Может быть, это и называлось – проснуться счастливым? Рядом с чашкой лежали его часы, стрелки показывали семь часов семь минут. Несколько мгновений он лежал без движения, боясь, что очарование пробуждения исчезнет, растворится, рассыплется, как стеклышки из сломанного калейдоскопа, превратится в обычные осколки пивных бутылок и аптекарских склянок. Ему не было любопытно, как он оказался здесь и чей это дом. Как-то само собой подразумевалось, что это Лизин дом. Акимов все-таки заставил себя встать и пойти осмотреть сад.