Фридрих Незнанский - Игра по крупному

В Москве поддерживали только своих, доби­лись того, что в профильном министерстве сиде­ли почти все свои, московских чиновников игно­рировали. И никто не смел им перечить. Россия смотрела в рот своим благодетелям, обеспечива­ющим ее основную статью экспорта.

Поэтому некий Коноплев был встречен на­стороженно. Убитые Ивлев и Бригаднов были свои, тюменские. Этот — еще посмотрим, кто таков. Ясно, что он человек хозяина, но это еще не значит, что он станет своим для всех присут­ствующих. Выскочек здесь не любили.

Хозяин это почувствовал. Он уже был пьян, но его взгляд из-под нависшего лба зорко следил за гостями. Пусть только попробуют перечить.

— Зоя, отведи баб в другую комнату, я муж­ской разговор иметь буду с присутствующими, — сказал он, стукнув кулаком по столу, так что из ближней серебряной соусницы пролился корич­невый соус на узорчатую скатерть.

Женщины, поспешно оглядываясь на своих мужей, вышли вслед за хозяйкой из гостиной.

— Познакомить хочу! — Хозяин взмахнул ко­роткопалой рукой с наколкой. — Олежка Коноплев! Мой кореш. Прошу любить и жаловать! И по-хорошему прошу. Вы поняли меня?

Гости молчали. Отводя глаза от свирепого взгляда хозяина.

— Мы так не договаривались, — громко ска­зал Томилин. — Ты, Гоша, опять взялся за ста­рое. Меняешь кадры, никого не спрашивая. Ты хоть с кем-то посоветовался?

— А с кем тут теперь советоваться? — сощу­рился хозяин. — Если все вы у меня вот здесь! — Он сжал кулак, вытянув его в направлении Томи­лина.

— Ивлев тоже был мой кореш, — заметил Томилин, оглядывая присутствующих в поисках со­юзников. Но таковых пока не наблюдалось.

Куда что подевалось... Прежде палец в рот не клади, каждый мог постоять за себя, каждый лез на рожон на одном голом самолюбии.

— Видишь, молчат! — торжествующе сказал Гоша. — Смотрят, чья возьмет. К тому и присо­единятся. А так, думаешь, он, — палец хозяина уперся в ближайшего из гостей, — тебя поддер­жит? У него в Тюмени квартира за семьсот тысяч долларов да в Москве за пятьсот! А он всего-то чиновник в министерстве. С окладом полтора миллиона.

— Гоша, кончай, — поморщился «чинов­ник». — Сколько можно? Как выпьешь, сразу на­чинаешь перечислять свои благодеяния. Да по­мним мы все! И понимаем, что должны держать­ся вместе... Зачем напоминать, не знаю...

— Он тоже не понимает. — Гоша прижал руки к груди. — Объясните вы, раз у меня не получа­ется. Чего Томилин ко мне сегодня пристал? Я, что ли, своих корешей, Ивлева с Бригадновым, угрохал?

— Не важно, кто их угрохал, важнее — кто их заказал, — сказал Томилин в наступившей ти­шине.

— Это ты мне говоришь? — резко повернулся к нему Гоша.

— У тебя алиби, — усмехнулся Томилин. — Железное. Нержавеющее. Только зачем нужно столь непробиваемое алиби порядочному челове­ку, не понимаю...

— Я на Багамах был... — Голос Гоши дрогнул, в углу глаза проступила слеза. — Ты это понима­ешь? Я как узнал, все бросил, сюда примчался! Я Колю Ивлева и Степу Бригаднова как братьев любил!

— Это Ивлева звали Степой, — сказал Томилин. — Только ты не на допросе, а я не прокурор. И кончай это представление... Сколько можно? Каждый раз одно и то же. Лучше скажи, зачем собрал? И почему нет твоего шефа Кондратьева?

— Леха не смог, — сказал, не сводя бешеного взгляда со строптивого гостя, Гоша. — У него совещание в Совете Министров. Велено было присутствовать... Нет, ты лучше скажи, откуда ты такой выискался? Или тебя вниманием обошли? Квартиру в Москве не помогли купить?

— Как покойным Степе и Коле? — усмехнул­ся Томилин. — Мне и в «Метрополе» хорошо. Не дует. Дверь швейцар открывает. В лифт со мной гарсон заходит, а не урка какой-нибудь отморо­женный...

— Разговорился! — всплеснул руками Гоша. — А кто тебе выбил льготу на поставку по товарному кредиту для уборочной? Бензин ты колхозникам дал, а где солярка, где масла? Куда ты их пустил, а? От налогов ты освободился, заказ выполнил, а вот доходы — утаил? И я молчу. И Леха Кондратьев молчит. И прокурату­ра будет молчать. А знаешь, чего мне это стоило?

— Прекрасно знаешь, что не я тогда всем этим командовал, — ответил Томилин. — Если уж на­чистоту. Прибоев был гендиректором. Ты его всем этим и прижал к стене. Только чтоб ушел. Только чтоб меня, бывшего одноклассника, на его место посадить... Так что не надо, Гошенька, «Муму» здесь разыгрывать. Все мы знаем, все мы с тобой повязаны.

— Кончай этот театр! Опять то же самое... — заговорили осмелевшие гости. — Ну было и было. Надо дальше жить. Что припоминать все время...

Гоша растерянно смотрел на них. Потом хва­танул прямо из бутылки французского коньяка, обвел всех глазами и опять стал пить, пока не опорожнил полбутылки.

— Это по-нашему! — облегченно потирали руки гости, восприняв это как сигнал к началу пиршества.

— Только скажи, зачем нас собрал? — спро­сил Томилин, положив руку на плечо Гоше. — Ретивое взыграло? Давно бунт на корабле не по­давлял? Так вот, чтоб ты знал, большинство бун­тов возникает, когда их начинают подавлять на пустом месте. Ты наш благодетель, мы не забы­ваем. Так чего же ты мечешься?

— Есть разговор, — наконец утихомирился хо­зяин. — Прошу всех сесть. Сначала поговорим на трезвую голову, потом выпьем и продолжим. И посмотрим, что из этого в результате получится.

— Ну ты уже и так хорош, — негромко сказал Томилин.

— Опять ты! — стукнул кулаком по столу хо­зяин.

— Ладно, Олег, заканчивай действительно... — заговорили гости. — Гоша без этого не может, ему нужен допинг для серьезного разговора...

— Что случилось? — спросил «чиновник», когда наступила тишина. — Ведь по глазам вижу. Очень они у тебя переживательные, Гоша, когда опять кого-то теряем... Кого на этот раз?

— Андрюху, — вздохнул Гоша. — Прямо на пляже. Заснул, когда загорал. И ему шею сверну­ли. Даже не проснулся, бедный...

— На каком пляже? — робко спросил кто-то из непонятливых. — Зима вроде.

На него даже не обратили внимания. Здесь зима, через несколько часов полета — лето, зной и пляж с пальмами и полуголыми девочками.

— Кто? — спросил «чиновник».

— Не важно... — вздохнул Гоша. — Кто бы ни был. От меня он не уйдет.

— Я о другом спрашиваю, — настаивал «чи­новник». — Андрюха этот, он кто? Опять твой кореш?

— Ты можешь помолчать? — заорал Гоша. — Что ты со своими дурацкими приколами в душу лезешь? Олежка, ты ему объясни, кто был для нас мой лучший друг Андрюха, а я больше не могу! — И Гоша вытер слезу.

— А я тоже не знаю, кем он тебе приходил­ся, — пожал плечами Томилин. — Это из этих, твоих новых с Урала?

— Ну а говоришь не знаешь, — махнул рукой Гоша и снова завздыхал, переживая.

— Толком ты можешь объяснить? — спросил Томилин. — Что и как? Какой еще пляж? И ты ради этого нас собрал?